Володя-Солнышко

Не знает, что умирающий Езынги вкричал и вшептал его имя в легенду. В ярабц.

...Ранним февральским утром постучался в стенку радиоузла.

– Ты, Володя? – откликнулась Ага.

– Я. Зайди на минутку.

– Сейчас оденусь.

Вошла. В руках у Володи поблескивал шприц, левый рукав у нижней рубашки закатан почти до предплечья. На внутреннем локтевом сгибе две красных, припухших чуть, точки проколов.

– Не могу в вену попасть, – смущенно улыбнулся он Аге, – пришлось тебя звать на помощь... Попробуй, введи мне вот эту жидкость.

Девушка испуганно поглядела ему в лицо:

– Ты заболел, Володя?!

– Не заболел, но... знаешь... На всякий случай... Для профилактики!

Он протянул радистке шприц.

– Нет, нет, – отпрянула Ага. – Я не сумею. Боюсь... Может, Галя сумеет.

Дождались Галю, но и она не посмела.

– Может быть, с Пуйко свяжемся, – предложила встревоженная Ага.

– Вот, вот, – насмешливо подхватил Володя. – Поедут за восемьдесят километров укол Солдатову делать. Своих там больных нет... – Немедля поправился: – Настоящих больных!

Начал готовить сумку к очередному обходу.

– Трусихи вы! – бросил девчонкам с порога.

А на другое утро подсмотрела Галя: мерил себе Володя температуру.

Не ответив на «здравствуй», воровато стряхнул ртуть.

Галя тут же перешепнула Аге.

Девушка поразилась перемене, происшедшей в нем за эти сутки. Он постарел. Выявились морщинки. Почти мальчишье его лицо, открытое и приветливое, огрубело сейчас. Глаза диковато блестят. Багрово полыхает обычно легонький «тонкокожий» румянец. На расстоянии слышится частое дыхание.

– Володя, ты заболел! – решительно произнесла Ага. – Ты за-бо-лел! Посмотрись-ка, какой румянец...

– Я выпил спирту, – солгал Володя.

– А зачем тогда градусник ставил? Я ведь видела! – не убоялась «начальства» Галя.

– Градусник! Для профилактики. Обязан я за собою следить, вдруг свалюсь – тогда что?

– Не вдруг, а уже заболел!

Ага сдернула с кровати одеяло и вплотную подступила к Володе:

– Никуда ты сегодня не пойдешь! Ложись. Я сейчас же свяжусь с Пуйко.

– Отсс-таньте вы! – мгновенно озлился Володя. – Кожу проколоть боятся, а диагнозы – профессора... Сапалел, сапалел, – в нос и шепеляво передразнил девчонок. – Конь бы пожарный так болел!

Сердито натянул полушубок, перекинул через плечо санитарную сумку.

По дороге, на тропе, повстречал он старого Серпиво.

– Ты здоров, дедушка?

Старик высвободил из малицы руки и бережно погладил ими рукав Володиного полушубка:

– Беда мой народ.

Веки его были сомкнуты.

– Езынги хаерако тебя называли. Солныско...

– Умер Езынги.

Так ходил от чума к чуму еще несколько дней. Обычно к десяти он всегда возвращался в медпункт. Встревоженные Галя и Ага несколько раз выскакивали на улицу, кричали, прислушивались – никого. Только сполохи в небе, только ползут по слеглому затвердевшему снегу искристые радужные вьюнки. Поймает снежинка кристальною гранью зеленую или пурпурную вспышку сполоха и тут же мгновенно колючим лучом отсылает в глаза.

– Пойдем, поищем? – предложила Ага.

– Подождем с полчаса. У меня пол не домыт.

...Володя снова упал, и снова сладостное бессилие и краткий покой завладели телом. В сознании трепетали обрывки чьих-то фраз, озарялись и гасли лица, нескончаемо насвистывал продырявленной медной крышкой медпунктовский чайник. «Почему же не идет дед Карпуша? Деда! Ведь он меня задерет!»

Собаки по шажочку, по пол-лапки подступали к распластавшемуся, замершему на снегу человеку. Они уже давно голодной, тоскливой стаей тащатся за Володей. Древней звериной почутью угадывают они обреченных. В поселке давно уж не ловят рыбу.

Псы отощали, одичали и озверели от голода – только вековая, изначальная власть человека не позволяет переступить пока смутную, зыбкую границу дозволенного.

Приподнявшись на локтях, Володя оглядел преследователей. Десятки жадных полубезумных глаз отражают небесные сполохи.

«Стоит одному насмелиться, и они меня разорвут», – мелькнула отчетливо-жуткая мысль.

Псы молчали. Молчали грозно, зловеще, терпеливо. Это те самые, нарочито-дремотные, невозмутимые, мудрые, что, величественно рассевшись по гребню мыса, встречали погожим осенним деньком твой катер.

Те самые восторженные глупыши-сеголетки, что в радостном нетерпении носились по берегу.

«Стоит одному кинуться...»

– Пошли вон!! Пошли, – приподнимаясь и размахивая фонарем, двинулся на стаю Володя.

Медленно отступили.

Шел, падал, полз...

В трех прыжках от него шла, ползла, приседала молчаливая зеленоглазая стая.

Выстрелов, которыми разгоняли собак, Володя уже не слышал.

* * *

...Осталась от него светлая память.

(Из письма Аги-радистки)

Мыс Вануйто недремно и зорко смотрит в седые просторы Оби. Ждали Эриха Владимировича Линде. Получив радиосообщение, что фельдшер Солдатов найден в снегах без сознания, главный врач Пуйковского участка решил ехать в Вануйто сам. Надо было только подыскать больному Володе замену. К счастью, в Пуйко прибыло уже первое подкрепление с «большой земли», мобилизованное на борьбу с эпидемией.