Володя, Вася и другие. Истории старых китайских интеллигентов, рассказанные ими самими

Я сижу напротив профессора Володи в его квартире в университетском общежитии. Профессор улыбается щербатым ртом, в котором недостает доброй половины зубов. Профессор купил хлебопечку и испёк хлеб к моему приходу. Профессор показывает мне, как работает хлебопечка. Я ничего не понимаю в её устройстве, но из вежливости киваю. Профессор радуется как ребенок. Ещё он заквасил капусту вместе с огурцами в одной бадье. Вкус и у капусты, и у огурцов необычайно кислый, непохож на привычный мне. Ем я их с трудом, но из той же вежливости нахваливаю его произведения.

– Похожи на русские? – спрашивает профессор.

– Похожи, похожи, – киваю я с набитым ртом.

Профессор смеётся и хлопает в ладоши. Профессор истово и бескорыстно любит Россию. Я ем тёплый белый хлеб, намазывая его сливовым вареньем, и морщась, закусываю кислыми огурцами и капустой. Сегодня у профессора счастливый день. Я нашёл его Тамару. Но об этом я расскажу после. Сегодня, наслушавшись его рассказов о молодости, о годах «культурной революции», я решил их записывать. С самого начала, с его детства.

У меня было счастливое детство. Мой родной отец работал в Гоминьдане. Он был небольшим начальником. Мой приёмный отец – его прямой начальник, генерал Лю Шан. У Чан Кайши было четыре звезды, у Лю Шана – три. Когда мне было два с небольшим года, Лю Шан часто видел меня. Он сказал отцу: «О, какой мальчик, симпатичный, умный! Отдай его мне!». Мой родной отец не посмел ослушаться. И подарил меня. Так я попал в дом приёмного отца.

В его доме работало много нянь. Две китайские старухи, три девушки. Все безграмотные. Отец пригласил мне в няни русскую старуху. Ей было шестьдесят пять или шестьдесят шесть лет. Она жила в Харбине. Когда началась антияпонская война, она вместе с китайскими студентами убежала из Харбина в Пекин. У неё был друг, коммунист, он был героем войны, воевал с японцами. Приёмный отец попросил его: «Можно, она поступит ко мне работать учительницей моего сына?». Так она пришла к нам. Её звали Елена Ивановна Чинцова. Во время вашей революции её родители убежали из России в Харбин. Её папа до революции был помощником министра финансов.

У няни было много достоинств. Она говорила по-французски, хорошо рисовала, играла на пианино. Поэтому я сейчас немножко говорю и понимаю по-французски, но читать не могу. Был у неё только один минус – она почти не говорила по-китайски. Папа часто уезжал на войну с японцами. Я всё время проводил с ней. Поэтому умел говорить только по-русски. До пяти лет совсем не разговаривал на китайском. Однажды папа вернулся и позвал меня к себе на колени: «Сынок, иди сюда! Как ты поживаешь? Как твоё здоровье?». Я совсем не понимал, что он говорит. Я закричал: «Не понимаю, что ты сказал!». А он не понимает по-русски. Он закричал: «Не понимаю, что ты говоришь!». И я кричу: «Не понимаю, что ты говоришь!». Так и кричали оба. Тогда он позвал няню: «Сюда, сюда, что он сказал?». Няня: «Он сказал, что вас не понимает». После этого он пригласил ко мне учителем китайца – седоусого старика-учёного. Так что постепенно я заговорил по-китайски. Через день по два часа учился у него китайскому языку. Но русский язык остался со мной на всю жизнь. Это няня дала мне имя Володя.