Ректору чуждо чванство. Он прост и демократичен. Я вспоминаю слова его старого товарища, профессора Олега: «Он много страдал».
Он много страдал.
Передо мной извинились. Сказали, что меня сослали в деревню по ошибке. Мне вернули зарплату и должность. Спросили, кем я могу работать. Я сказал, что могу преподавать японский. Во время «культурной революции» хунвейбины сожгли книги. Когда я вернулся, никаких учебников на китайском языке не было. Но я же изучал японский. Поэтому я взял экзаменационные пособия и задачники на японском, и мы вместе со специалистами по этим предметам перевели их на китайский. Пособия по физике, химии, математике и даже музыке — любые. Эти пособия раздали студентам, чтобы они по ним сдавали экзамены. Так, благодаря японскому языку на юг Китая вернулось образование.
Мой коллега — декан факультета русского языка, открыл своё издательство и напечатал эти книги. До сих пор я печатаю книги в его издательстве. Жена заместителя декана во время «культурной революции» покончила жизнь самоубийством. Её заставляли оговорить мужа, сказать, что он уклонист. Она не выдержала и выбросилась из окна. Многие мои знакомые в те годы не вынесли мучений и покончили с собой.
Потом на основе японских учебников я написал свой учебник японского языка в трёх частях: грамматика, фонетика, лексика. Он выдержал три переиздания.
Создал факультет японского языка в Педагогическом институте. Из тех, кто сдал государственный экзамен, мы могли принять только двадцать пять самых лучших. Но потом я понял, что двадцать пять — это мало. Я уже издал к тому времени свои учебники. Я решил открыть свою образовательную передачу на радио на основе этих учебников, чтобы как можно больше людей могли выучить японский язык. Это радио вещало не только на Гуандун, но и на другие южные провинции — Цзянси, Хунань, Хайнань… Слушатели из Гуандуна имели возможность учиться японскому у меня в Хуаши. В то время во всём Китае единственная студия иновещания была в Пекине — на английском языке. А моя передача была первой на японском языке. Она существовала семь лет в радиоформате и ещё один год на телевидении.
Первый раз мне предлагали вступить в партию ещё в 1956 году, когда послали в Харбин учиться в аспирантуре. Тогда наши лидеры обратили на меня внимание как на способного юношу и хотели рекомендовать в компартию. Вначале тебя считали кандидатом, нужно было ещё несколько лет проходить подготовку, доказывать, что ты достоин быть членом партии. Но потом моих преподавателей и самых способных одногруппников зачислили в «правые уклонисты». Поэтому я решил никогда не вступать в партию. И только почти тридцать лет спустя, в 1984 году, стал членом партии. Но не коммунистической, а демократической партии «Общество 3 сентября». Хорошо, что я не вступил в компартию. Потом я узнал, что меня хотели выдвигать в губернаторы провинции. Тогда я бы не стал ректором.
В 1984 году меня выбрали председателем профсоюза института. Я сразу же сказал, что молодым людям слишком сложно попасть в университет. Моей старшей дочке пришлось поступать три раза. Она сдала экзамен очень хорошо, заняла почти первое место. Но из-за того что её папа — контрреволюционер, не могла попасть в университет. На следующий год поступила в профессиональный технический институт, но я не считал, что это хорошо. Сказал ей, пусть подождет ещё год. На третий год наконец-то поступила в Гуанчжоуский университет, училась там четыре года английскому языку. После этого нашла работу в американском консульстве. Работала там пять лет. Её одногруппники потихоньку уезжали в Америку учиться. Она накопила деньги и тоже поехала в Америку.