Вологодская полонянка

Это было спокойное, прекрасное время для Таиры и Мохаммеда-Эмина. День за днем, год за годом они были вместе, не расставаясь ни на один день, и всякую ночь открывалась, знакомо скрипнув, потайная дверца, впускавшая в ее спальню Мохаммеда-Эмина. Не омрачил дни Таиры и приезд в Казань свекрови ханбике Нур-Салтан, ставшей все же женой крымского хана Менгли Гирея, с черноглазым вертлявым пасынком Сахиб Гиреем, который, кажется, недолюбливал мачеху и слегка побаивался. Обласкав и осыпав подарками другую сноху, дочь бека Мусы, крепко обделенную вниманием Мохаммеда-Эмина, Нур-Салтан за все десять месяцев пребывания в Казани всего-то и обмолвилась с Таирой несколькими фразами. Две волевые и решительные женщины, узнав каждая в другой себя, не нашли, как часто это бывает, взаимного понимания или, как сказывают урусы, нашла коса на камень. Таира старалась не попадаться на глаза свекрови, целые дни просиживала в своих покоях, однако была светла и покойна: знала, уверена была, что придет ночь, и снова знакомо скрипнет потайная дверца…

ЭПИЛОГ

Казань, 1518 год

Камень усыпальницы Мохаммеда-Эмина, нагретый за день, солнечный и жаркий, несмотря на месяц казана [21] — урусы называют это время бабьим летом, — был еще теплым. Женщина присела на корточки, пальцы рук, поглаживающие итильский известняк, слегка подрагивали.

Так она просидела с четверть часа, затем губы ее беззвучно зашевелились. Казалось, она беседует с кем-то, видимым только ей, задает ему вопросы и получает ответы.

Стало совсем темно, стих привычный шум большого города, и только слышалось, как перекликаются джуры-стражники, несущие дозор на широких крепостных стенах.

Таира поднялась, звякнув золотыми нагрудными цепями, оправила шитый золотом камзол и шагнула в темноту. Следом за ней, неслышно ступая, шагнула в ночную темень фигура воина.

Миновав несколько старых усыпальниц, они вошли — Таира первая, охранитель в двух шагах позади — в арку дозорной башни с предусмотрительно открытыми воротами, и прошли в ханский двор. Ворота за ними тотчас затворились, закрылось и смотровое оконце: не только, что простому смертному теперь не откроют, а даже и не взглянут на него в такой-то час.

В ханском саду было тихо. Рыжехвостые белки, вовсе не такие умильные и пушистые, как казалось издали, спали в своих дуплах, хищно ощерив пасти с острыми зубками; дремал на ветке большой старый филин, похожий на древнего низкорослого абыза с короткими кривыми ножками, вечно мерзнувшего и надевшего на себя кучу всяких камзолов и шуб; попрятались в специально устроенные для них домики заморские птицы со складывающимися наподобие хинских вееров хвостами с диковинным названием павылин; безмолвствовал фонтан, невидимый из-за разросшихся за более чем полтора десятка лет деревьев.

У входа во дворец Таира жестом отпустила тенью следовавшего за ней охранителя и вошла в женскую половину дворца. Пройдя в свои покои, она плотно затворила дверь и достала из потаенного места небольшой ларец. Все было уже решено в ту самую минуту, когда Мохаммед-Эмин последний раз в своей жизни вздохнул. И не выдохнул. Она пойдет за ним, как было всегда. И они встретятся. Обязательно встретятся. Начнется новая жизнь, а эта… эта была уже прожита. Таира опять словно заснула и не хотела просыпаться. Ведь все, что должно было случиться с ней в этой жизни, уже случилось. И главное, любовь к Мохаммеду-Эмину приоткрыла для нее крохотную дверцу, которую большинству людей и видеть-то никогда не приходилось и о существовании коей догадывались лишь единицы. Дверцу, ведущую к счастью, которое в конечном итоге есть истина и есть Бог. И Таира… нет, не шагнула в эту дверцу. Она лишь увидела, что за ней — Бог, а кто увидел лик Божий, должен принадлежать Ему.

Она поставила на таскак ларец и открыла его крохотным ключом. Скляница с отравленным шербетом была здесь.

Таира слегка покачала ее, услышала легкий плеск и откинула крышку сосуда.

Взгляд ее упал на дверцу, через которую приходил в ее спальню в сладостные ночи Мохаммед-Эмин. Она улыбнулась:

— Я люблю тебя.

Легкий ветерок, невесть откуда взявшийся, шевельнул прядку ее волос.

— Я иду к тебе.

Она еще раз покачала скляницу, как бы размешивая содержимое, поднесла горлышко ко рту и сделала глоток. Затем тело ее обмякло и, будто сломавшись, упало на ковер.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.