Волонтер девяносто второго года

Итак, в субботу вечером, в то самое время, когда муниципалитет издал постановление, направленное против петиционеров, наш сосед Леже пришел к метру Дюпле, чтобы попросить одолжить у него коловорот. Несмотря на разность убеждений, разделявших соседей, коловорот, конечно, был одолжен, причем, без всяких расспросов. Казалось, наш сосед Леже пережил истинное наслаждение, принимая из моих рук этот инструмент. Поблагодарив нас, он ушел.

У входной двери его поджидал инвалид. Леже отдал ему коловорот; приятели перекинулись несколькими словами и разошлись.

Они замыслили такой план: поскольку женщины начали принимать активное участие в революции, то много хорошеньких патриоток вместе со своими братьями, мужьями и любовниками должны были прийти на алтарь отечества подписывать петицию. Благодаря инструменту, позаимствованному у метра Дюпле, наш развратный цирюльник намеревался просверлить дырки в полу алтаря отечества и через них, из своего укрытия (там он находился бы, словно на первом поворотном круге под театральной сценой) смог бы разглядывать если и не личики прекрасных патриоток, то кое-что другое. Не желая в одиночку вкушать сие удовольствие, гражданин Леже предложил некоему старику-инвалиду стать компаньоном. Тот согласился, но, будучи человеком предусмотрительным, понимающим, что этим сыт не будешь, предложил, кроме коловорота, прихватить с собой съестное и бочонок с водой. Предложение было принято.

Из этой договоренности последовало то, что воскресным утром 19 июля, за полчаса до рассвета, оба наших шутника взобрались на алтарь отечества с коловоротом и припасами, вынули доску из пола, пролезли внутрь и, ловко приладив доску на прежнее место, принялись за работу.

К несчастью для наших любопытствующих, праздник привлек не только их. С рассвета Марсово поле оживилось. Со всех сторон сюда спешили продавцы пирожков и лимонада, надеясь, что патриотизм вызовет голод и жажду у пришедших подписывать петицию. Устав бродить без цели, одна торговка поднялась на алтарь отечества, чтобы поближе рассмотреть картину, изображавшую триумф Вольтера. Пытаясь прочесть клятву Брута, в которой ей не было понятно ни единое слово, она почувствовала, как в подметку ее туфли впивается бурав; она закричала, стала звать на помощь, вопить, что в алтарь отечества пробрались злоумышленники. Какой-то подросток побежал на Гро-Кайу за гвардейцами; гвардейцы, отнюдь не считая, что стоит беспокоиться из-за такого пустяка, не двинулись с места. Не получив помощи от солдат, мальчик обратился к рабочим; те, более чуткие к мольбам о бедствии, чем гвардейцы, прибежали, прихватив с собой инструменты; вскрыв настил алтаря отечества, они обнаружили Леже и его компаньона, притворившихся спящими. Сколь крепко они ни спали, в конце концов их разбудили, потребовали объяснить, зачем они сюда забрались.

На сей раз их замыслы даже не имели чести принадлежать к тем намерениям, какими вымощена дорога в ад, и правда, в которой их вынудили признаться, оскорбила стыдливость дам из Гро-Кайу. В большинстве своем эти дамы были прачками, привыкшими держать в руках вальки, и если били, то били крепко; они не поняли шутников. В этот момент какой-то любопытный проскользнул внутрь алтаря отечества, чтобы посмотреть, как он устроен, и увидел бочонок с водой; приняв его за пороховую бочку, он бросился бежать, громко вопя, что двое пленников хотели взорвать алтарь отечества вместе с находящимися на нем людьми. Парикмахер и инвалид громко кричали, что в бочонке вода, а не порох. Выбив днище, люди убедились в их правоте, но истина в этом случае показалась им слишком простой; все сочли более естественным прикончить несчастных, отрезать им головы и вздернуть их на пики.

Подошли муниципальные приставы и огласили решение мэра. Они шли со стороны Руля. На улице Сент-Оноре им встретилась другая процессия. Она сопровождала двух убийц, несших на пиках головы парикмахера и инвалида. Одна голова возникла передо мной словно призрак; я узнал несчастного парикмахера, приходившего вчера вечером позаимствовать у хозяина коловорот, и не поверил собственным глазам. Какое преступление мог совершить этот бедняга, чтобы его голову несли на пике? Я позвал метра Дюпле. Вероятно, мой голос звучал совсем необычно, ибо, кроме старухи-матери, вечно погруженной в чтение томика сказок «Тысячи и одной ночи», сбежалась вся семья; женщины испуганно визжали, но, поскольку люди уже начали привыкать к такого рода зрелищам, постепенно осмелели, выглянули на улицу и увидели голову Леже.

Что же они натворили, спрашивали мы у людей. Одни утверждали, будто это головы двух отпетых преступников, хотевших с помощью пороховой бочки взорвать алтарь отечества заодно с людьми.

Другие отвечали, что это головы двух национальных гвардейцев, убитых народом за то, что они требовали исполнения закона.

Слухи дошли до Национального собрания. Председателем его был Дюпор; вместе с Шарлем Ламетом он разошелся с якобинцами-республиканцами. Он не преминул возложить ответственность за преступление на своих бывших коллег.