Он уже хотел было изложить свой план брату, как вдруг второе бревно, не выдержав нажима огромных рук, поддалось, с треском вырвалось из пазов и отлетело в сторону, отброшенное могучим ударом. Из провала вновь послышался леденящий душу вой, затем из-под земли стала медленно вырастать огромная, вдвое больше человечьей, голова с торчащей густой щетиной на макушке, острыми маленькими ушами и мощными надбровными дугами, под которыми зеленым цветом горели выпуклые глаза.
— Добро пожаловать! — пробормотал капитан, прицеливаясь прямо в глядевшее на него круглое зеленое око.
Но выстрелить он не успел. Внезапно что-то изменилось. Издали донесся непонятный звук, слегка напоминающий свист. Он был почти не слышен — скорее угадывался по чуть заметной вибрации воздуха. Повеяло легким ветром, затем свист повторился, страшная голова дрогнула, зеленые глаза засветились ненавистью и страхом, и в то же мгновенье страшный гость гость исчез. Он сгинул так внезапно, что никто не успел даже заметить, когда он пропал в черном провале.
Степа подбежал к окну, каким-то чутьем догадываясь, что перемены произошли и здесь. Он не ошибся — там, где только что темнела шеренга в островерхих шлемах, было пусто. Враги исчезли…
Несколько минут все молчали, постепенно приходя в себя. Степа разыскал в одном из углов пару огарков, и в церкви стало немного светлее. Арцеулов достал пачку махорки и стал сворачивать «козью ногу», Косухин же извлек пачку японских папирос.
Ростислав покосился на давно не куренные папиросы, но гордость не позволяла угоститься у красного командира. Махорка сыпалась из неудачно свернутой самокрутки, приводя капитана в бешенство. Наконец, он бросил недокуренную «козью ногу» и тут только сообразил, что дымящий аппетитной папиросой Степа как ни в чем не бывало держит на коленях карабин.
— Косухин, отдайте оружие, — скучным голосом произнес Арцеулов и на всякий случай нащупал в кармане «бульдог».
Степа внешне не отреагировал, но в душе обиделся и, не желая ругаться с врагом революции, отвернулся.
— Ростислав Александрович, — вмешалась Берг. — Ну что вы, право!
— Он военнопленный, — все тем же скучным голосом пояснил капитан и встал. Косухин затоптал окурок и тоже лениво поднялся, держа карабин за цевье.
— Степан! — негромко произнес Лебедев. Косухин покосился на брата, хотел было сплюнуть, но сдержался и аккуратно поставил карабин в противоположный угол. Арцеулов удовлетворенно хмыкнул и стал смотреть в окно.
— Надо уходить, — заметил полковник. — Пока они не вернулись.
— Опасно, — пожал плечами Арцеулов. — Это может быть ловушкой.
— Не знаю… — неуверенно проговорил Лебедев. — Честно говоря, я в этом мало понимаю…
Арцеулов продолжал внимательно наблюдать. На поляне стало светлее — над горизонтом поднималась ущербная луна. В ее неярком свете можно было разглядеть ровный строй лиственниц на противоположной стороне поляны, засыпанные снегом кресты старого кладбища и множество следов — человечьих и звериных, покрывших пространство вокруг церкви. Внезапно в дальнем углу поляны капитан заметил какое-то движение. Через минуту он понял, что не ошибся — кто-то шел по дороге, шел быстро, легко скользя по снегу на лыжах.
— К нам гости, — проговорил Арцеулов, заряжая оружие. — Кажется, перерыв закончился.
— Так че, карабин можно брать? — обиженным голосом поинтересовался Степа и, не дожидаясь ответа, тоже подошел к окну.
Человек, шедший на лыжах, был один. Он быстро вышел на поляну, секунду постоял, а затем тем же легким шагом заскользил к церкви.
— Не стрелять, — приказал Лебедев. — Подождем немного.
Капитана и самого не тянуло нажимать спусковой крючок. Одного — будь это человек или даже не человек, — он не боялся. Да и этот лыжник был не похож на врага.
Лыжник был уже совсем близко. Теперь было можно разобрать, что он очень высокого роста, в полушубке и большой мохнатой шапке, с охотничьей двустволкой за плечами. Подойдя к самой двери, гость остановился и стал снимать лыжи.
— Постойте, постойте, — проговорил Арцеулов, всматриваясь. — Да ведь это наш хозяин!
— Родион Геннадьевич? — удивился полковник. — Странно…
— Точно, — уверенно кивнул капитан. — В таком случае, господа, я открою дверь.
Ему никто не возразил. Через несколько секунд дверь скрипнула, и поздний гость шагнул за порог. Хотя свет догоравшего факела и прилепленных у алтаря свечных огарков был слаб, сразу же стало ясно, что Арцеулов не ошибся. Родион Геннадьевич, ссыльный учитель, стоял на пороге и, сняв лохматую шапку, не спеша осматривал церковь.
— К сожалению, я опоздал, господа, — негромко и печально произнес он. — Мне надо было поторопиться. А лучше всего пойти с вами…
Ему не ответили. Учитель еще минуту постоял на пороге, затем подошел к телу Семирадского, откинул полушубок и перекрестился.
— Мы рады вас видеть, — наконец заговорил полковник. — Но, Родион Геннадьевич, здесь очень опасно…
— Знаю, — кивнул тот. — И предупреждал одного из вас. Впрочем, я так и думал, что мне не поверят. Я не должен был вмешиваться, наверно, но меня попросили… У некоторых из вас есть надежные заступники.