– Федя, я должен тебе сказать… – Анатолий ухватился за рукав Грекова, словно боясь, что тот уйдет от него, – Андрей ни в чем не виноват. Я знаю, он запутался, но не виноват. Не нашел себя… Он по дороге в больницу сказал мне…
– Извините! – прервал его появившийся в коридоре человек. – На минуту…
Федор отошел с ним в сторону.
– Что?
– Приехал Шевяков… Пан убит в перестрелке, во дворе «Савоя». Хотел Шкуратова пристрелить, спрятавшись в мусорном ящике, да тот его и… В номере нэпмана связал, а женщину, которая была с нэпманом, задушил.
– Какую женщину? – не понял Греков. – Ее же задержали.
– Да не ту, другую. У нэпмана в номере подружка была, хотела, видно, шум поднять, ну, Пан ее и придавил.
– Час от часу не легче… – потемнел лицом Греков. – Вот что, останешься здесь, а мы с Поповым в «Савой», надо на месте все посмотреть. Нэпман жив?
– Да. Испуган сильно, валерьянку, как кот, глотает. Вроде раньше знаком он с Паном был.
– Выясним… – бросил Федор и повернулся к Черникову. – Прости, Толя, не могу сейчас с тобой поговорить. Видишь, какие у меня дела. Я сам тебя найду.
– Федор!.. Но…
– Прости, сейчас не могу. Потом!
Греков быстро пошел по коридору больницы к выходу. Следом заторопился Попов.
– Успели, гады! – догнав Федора, сказал он.
– Могли бы задержать, если бы сразу догадались, – досадливо морщась, ответил тот.
– Ну да, знал бы, где упасть… Я бы все это бывшее офицерье разом, и под корень!
– Вот это ты зря! – даже приостановился Греков. – Зря! Нельзя так о всех разом. Что же, надо под корень и генерала Брусилова, перешедшего на сторону советской власти, и генерала Бонч-Бруевича, брата управляющего делами Совнаркома? Не все же сразу правильную дорогу находят, человек иногда сам, пусть даже помучившись, прозреть должен. Я вот во время Гражданской встретил одного знакомого офицера, – снова шагая по коридору, продолжал он, – у нас служил, в Красной армии, воевал грамотно, храбро. А знаешь, как мы познакомились? Когда он был членом военно-полевого суда, приговорившего меня к пожизненной каторге. Узнали друг друга, потолковали по душам. И вот какая интересная подробность выяснилась: из трех членов суда он один предлагал приговорить меня к смертной казни, а два других – ротмистр и подполковник – были за каторгу. Потом они оказались у белых, а этот был с нами. Понял, значит, в конце концов, где правда! Извинялся, говорил, что тогда молодой был, глупый, а прошло-то всего три года с того дня, когда мы так странно познакомились на суде. Вот и думай, стоит ли всех, огульно, под корень или нет?
– Сейчас-то он где? – недоверчиво спросил Попов.
– Погиб под Каховкой… Там и схоронили.
Федор открыл дверь на улицу и придержал тяжелую створку, пропуская вперед товарища.
Невроцкий пришел в обед. Сергуня, хлебавший на кухне щи, подхватил свою миску и торопливо шмыгнул, на всякий случай от греха подальше, за печь – кто его знает, что за человек пришел и зачем, тут всего можно ждать. Прижавшись спиной к дощатой перегородке, устраиваясь поудобнее, услышал, как хозяйка провела гостя в комнату, где сидели за обеденным столом Антоний и Пашка. Потом хозяйка вышла, загремела горшками у печи.
В перегородке было множество щелей, и Сергуня, не в силах побороть любопытство, приник глазом к одной из них, подглядывая, что делается в комнате. Щи он доел быстро, а толстый ломоть ржаного хлеба оставил на потом и теперь отщипывал от него маленькие кусочки, скатывал их в тугие шарики и по одному отправлял в рот – так казалось вкуснее.
Щель в досках была неровной, но видно и слышно было хорошо. Сергуня с каким-то злорадством отметил, как застыли поднесенные ко рту ложки у Николая Петровича и Пашки, когда они увидели Банкира.
Тот молча скинул с головы кепку с большим козырьком, подвинув себе стул, присел к столу. Криво усмехнувшись, бросил Пашке:
– Ложку опусти, на брюки льешь.
– Тьфу, зараза… – Пашка Заика бросил ложку в тарелку и густо посыпал солью жирное пятно, расползавшееся на брюках.
"К ссоре! – вспомнил Антоний старую примету. – Как он нас только здесь отыскал? Этого адреса я ему не давал. Выследил небось, Юрий Сергеевич велел. Спросить, что ли? Все одно не скажет. Неужели Пашка с ним успел снюхаться за моей спиной: ишь, всполошился, как Банкира завидел. Хотя когда ему было успеть? Вроде все время при мне. Ну ладно, с Павлом еще разберемся, а теперь послушаем, что нам скажет гостек дорогой".
– Обедать с нами? – радушно улыбаясь, предложил Антоний.
– Некогда… – Невроцкий откинулся на спинку стула, переводя взгляд с одного на другого. – А вы ешьте, ешьте, разговору не помешает.
– Куда же торопиться? – сделал недоумевающее лицо Антоний, – посидим, поговорим, выпьем по маленькой.
– Сказал, некогда! – отрезал Невроцкий. Усилием воли сдержал себя, не дал выплеснуться накопившемуся раздражению.
"Скоты, чуть всех не угробили, а теперь еще и выпить предлагают. Надо немедленно забирать все золото, что у него осталось, и срочно решать свои собственные дела – хватит, поиграли досыта в казаков-разбойников". Успокоился и, помолчав немного, сказал: