Волосы Вероники

— Ходок? — подивился я.

Вроде бы такого не водилось за Скобцовым. По крайней мере, в нашем НИИ.

Как-то странно посмотрев на меня бесцветными глазами, Гейгер Аркадьевич вдруг заговорил о другом:

— В нашем мире ничего не стоит любого человека съесть. Даже добропорядочного. Послушайте, как это просто делается. Вот вы работаете, на хорошем счету, начальство вами довольно, зарплата у вас хорошая, выбирают вас в партком, местный комитет. Так сказать, и по общественной линии у вас все в ажуре. Но вдруг вы кому-то не понравились, перешли дорогу или наступили на больную мозоль… Допустим, ваше место понадобилось для кого-то другого. Более ценного человека для начальства, чем вы. И вот с вами начинают происходить непонятные вещи: сначала вас пытаются сплавить на курсы по повышению квалификации или какую-нибудь учебу… Вы отказываетесь. Из другого института вам звонят и предлагают службу — вы и в ус не дуете. Вам и тут хорошо. Начинает ветер дуть с другой стороны: запланированная поездка за границу неожиданно отменяется, на собрании выступает ничем не примечательный товарищ и по какой-либо причине отводит вашу кандидатуру в руководящие органы института. Не вскочите же вы на трибуну и не будете доказывать, что вы достойны? Неудобно, правда ведь? Наконец, вы замечаете, что начальство посматривает на вас косо. Кандидатская ваша лежит без движения, за вашей спиной начинают в коридорах шептаться товарищи… Что вы делаете в этом случае? Хватаете первого попавшегося за грудки и начинаете выяснять: в чем дело? Вы в гневе, невоздержанны в выражениях, товарищ вырывается и возмущенный уходит. По институту ползут слухи, что вы скандалист и способны на все. Гнев все больше вас переполняет, вы грубите начальству, коллегам, что-то пытаетесь доказать, но вас не слушают. Встречают и провожают с сочувствующими улыбочками. О вас уже сложилось неблагоприятное мнение… Доведенный до отчаяния, вы или устраиваете скандал в присутственном месте, или пишете заявление в местный комитет, партийную организацию… Сотрудники уже в открытую говорят, что вы склочник, опасный человек, клевещете на товарищей. Вам уже не улыбаются, от вас отворачиваются, руки не подают. Вокруг вас создается стена отчуждения. Слабый человек не выдерживает и начинает пить, теряет к любимой работе интерес, в институте толкуют, что у вас и дома неблагополучно… И что же вы в конце концов делаете?

— Подаю заявление по собственному желанию, — подсказал я именно то, что хотел от меня услышать Гейгер Аркадьевич.

— Что и требовалось доказать! — весело рассме ялся он.

— Но есть и еще один вариант, — сказал я. — Найти этого самого интригана, который все это затеял, и на бить ему морду!

— Интриган только будет рад, — улыбается Гейгер. — Минутная неприятность, а о вас в довершение ко всему прочему сложится мнение, что вы еще и хулиган. Кстати, постараются и милицию привлечь.

— И все-таки одному человеку, пусть даже такому хитрому и паскудному, какого вы так образно изобрази ли, вряд ли под силу расправиться с честным, порядочным работником…

— Я изобразил только жертву, — перебил Гейгер Аркадьевич. — Того, о ком вы говорите, — не существует. Ибо имя ему — общественное мнение. А кто первый произнес «а», уже не имеет значения. Общественное мнение — это как снежный ком, если его в нужный момент умело направить с горы, он, разбухая, покатится вниз все быстрее и быстрее… Вспомните хотя бы небезызвестного Иванова. — Он насмешливо посмотрел на меня. — Был Иванов, и нету.

— Иванов был, есть и будет, — заметил я. — Кстати, вы тоже приложили руку к провалу его диссертации?

— Он слишком был задирист, — сказал Гейгер Аркадьевич.

— К чему вы все это рассказали мне? — прямо спросил я.

— А вы разве не читали сегодняшнюю «Правду»? — невинно округлил хитрые глаза Гейгер. — Я пересказы ваю вам содержание статьи на третьей полосе. Она так и называется «Снежный ком».

— Теперь я понимаю, почему вы выступаете на каждом собрании, — только и нашелся, что сказать, я. — У вас дар трибуна. Вы — Цицерон, Гейгер!

— Вы хотели сказать «Григорий Аркадьевич», — без улыбки мягко поправил он меня.

— Вот именно, — сказал я. Вот человек, за него не ухватишься, тут же выскользнет! Как ящерица, готов хвост в руках оставить.

— Вы как будто близко к сердцу все это приняли, — улыбнулся программист. — К вам-то… пока это не имеет отношения. — Он подчеркнул слово «пока».

— Я, наверное, по натуре оптимист, — спокойно сказал я. — Верю, что порядочных и честных людей гораздо больше на земле, чем негодяев!

— Безусловно, — горячо согласился со мной Григо рий Аркадьевич. — Иначе и быть не может. Но вот что я заметил, дорогой Георгий Иванович: порядочные люди в большинстве своем в борьбе пассивны, сторонятся грязи, а негодяи — активны, напористы, не боятся ручки запачкать в дерьме…

— А кто вы? — спросил я.

Программист не дрогнул, улыбочка его стала шире, золотой зуб засверкал, он пригладил ладошкой седые кустики над ушами и сказал:

— Я — маленький человек, Георгий Иванович, звезд с неба не хватаю, люблю начальство, люблю деньги и девочек…

— А что вы не любите?