И когда я уже уходил, прибавила:
— Мне очень понравилось ваше выступление на собрании… — Она как-то смущенно посмотрела на меня. — Честно говоря, я не ожидала от вас такого…
— Вот это и плохо, Ольга Вадимовна, — сказал я. — Я ведь тоже мог не выступить… Молчал же до сих пор? Почему наши сотрудники молчат? Почему боятся сказать правду? Почему некоторые против своего желания подписывали разные заявления?
— Почему же?
— Мой лучший друг как-то очень верно заметил, что гниль и плесень заводятся в темных и сырых местах… Если в доме тепло, сухо и он постоянно проветривается, то ничего подобного не происходит.
— Глубокая мысль… — усмехнулась Ольга Вадимовна. — Вы намекаете на то, что мне следует взять швабру в руки и наводить чистоту?
— У вас богатый опыт, — невинно заметил я. — Вы ведь известный специалист по борьбе с загрязнением атмосферы…
— Не было печали… — совсем по-женски вырвалось у нее. — Если бы вы знали, как я отказывалась! Да что теперь об этом говорить…
— Вот именно, — сказал я.
— Все от меня чего-то ждут… Вы — тоже?
— У меня к вам огромная просьба, — сказал я.
В глазах ее что-то мелькнуло, белая рука машинально прикоснулась к статуэтке, будто Ольга Вадимовна черпала у нее силу.
— Я вас слушаю, — бесцветным голосом произнесла она.
— Когда будете перебираться в директорский кабинет, не забудьте захватить с собой эту… — я бросил взгляд на жрицу и сразу произвел ее в высший ранг: — Богиню… Она вам приносит счастье.
Глава двадцать первая
Ну вот все и вернулось на круги своя, — философски рассуждала Грымзина, расхаживая с сигаретой по кабинету. — Разве можно надолго оставлять стадо без пастыря? Разбредутся овечки, кто куда…
— Вы со Скобцовым и Гейгером уж точно забрели не туда, — подковырнул я ее.
— Ольга Вадимовна — баба боевая, принципиальная, свое дело знает. И главное — не злопамятная. С ней работать можно…
Я хотел было напомнить ей, что совсем недавно она пела совсем другое, но воздержался. Интересно выслушать ее до конца. Пепел с сигареты Коняга стряхивала в старую чернильницу, в которой я держал скрепки и кнопки. Уйдет, надо будет все вытряхнуть на чистый лист бумаги, выбрать скрепки, а пепел выбросить в мусорную корзину.
— …Мельчают в наш век мужики, — разглагольствовала Грымзина. — Это только подумать: не нашлось достойного мужчины на должность директора! Год искали и не нашли. Как вам это нравится, Георгий Иванович?
— Вы же считали Скобцова достойным, — сказал я.
— Господь с вами, я никогда не верила, что он будет директором.
— Что же вы тогда ратовали за него? — искренне удивился я.
— Артур Германович много сделал для меня, — сказала Грымзина. — Могла ли я ему отказать в просьбе поддержать его? Он великий стратег, не хотел свой шанс упустить… Кстати, с Гоголевой он остался в самых добрых отношениях.
— Делал ей гадости чужими руками… — невольно бросив взгляд на большие мужские руки Коняги, заметил я.
— Как вы думаете, Георгий Иванович, Гоголева не будет копать под Скобцова? — обеспокоенно посмотрела на меня Грымзина.
— Ольга Вадимовна не будет, как вы выразились, «копать» ни под кого, — сказал я. — Видите ли, она совсем другой человек, чем Скобцов и его… компания.
— На своем месте Артур Германович незаменим, — пропустила она мой намек мимо ушей. — У него большие связи в городе, обком профсоюза полностью его поддерживает. Думаете, просто с иностранцами иметь дело? Приглашения, разные встречи, посещения учреждений, банкеты — все это на плечах Скобцова!
— Я грешным делом подумал, что вы от него уже открещиваетесь, — сказал я. — Григорий Аркадьевич, как узнал, что его не назначат директором, тут же охладел к нему…
— Гейгер поселился в приемной Гоголевой, — презрительно усмехнулась Грымзина. — Теперь будет бить поклоны и замаливать свои грехи… На каждом заявлении против Ольги Вадимовны стоит его подпись.
— Ваша тоже, — ввернул я.
— Я своего отношения к Гоголевой никогда не скрывала. Но в этой институтской борьбе…
— Мышиной возне, — вставил я.
— Ольга Вадимовна показала себя с самой лучшей стороны, — невозмутимо продолжала Грымзина. — Я очень рада, что ошибалась в ней… — Она присела на диван, выставив из-под юбки могучие колени, обтянутые грубошерстными чулками, несколько раз жадно затянулась и, выпустив дым, затолкала окурок в спичечный коробок, который держала в руке. — По правде говоря, Артур Германович сбил меня с толку… Чего, спрашивается, мне делить было с ней? Она — большой ученый, а я всего-навсего переводчица…
— Пожалуй, даже больше профсоюзный деятель, — невозмутимо заметил я.
Грымзина так и подпрыгнула на диване. Жидкая прядь светлых волос спустилась на толстую бровь, серые глаза с беспокойством уставились на меня.
— Что я опять напортачила? — совсем другим голосом сказала она. — Если хотите, на следующем отчетно-выборном собрании я сама отведу свою кандидатуру.
«Вряд ли тебя в следующий раз выберут в местком, голубушка!» — подумал я, а вслух сказал:
— Лиши вас общественной работы, вы места себе не найдете!