Волосы Вероники

В мужских компаниях Гейгер Аркадьевич любил поговорить о женском поле, по-кошачьи прищуривая свои будто глянцевые глаза и проводя указательным пальцем по седому шнурку усиков, он изображал из себя этакого сердцееда. Ему около шестидесяти, недалеко до пенсии, а он мелким бесом подкатывался к молоденьким лаборанткам, не гнушался и матронами среднего возраста. Я знал, что у него есть жена и двое детей от первого брака. Одевался он по последней моде, а вот обувь носил пенсионную. Говорил, что из-за застарелого радикулита нагибаться трудно. Однако, глядя, как он увивается вокруг начальства, я бы не сказал, что у него с поясницей не в порядке: Гоголевой, Федоренко и Скобцову он кланялся еще издалека. Начальство его притягивало к себе, как магнит. Он сам признавался, что любой руководитель внушает ему величайшее почтение. Помню, как-то с покойным Горбуновым мы всем институтом выезжали за Гатчину в подшефный совхоз на уборку картофеля. Гейгер Аркадьевич пристроился в борозду рядом с директором и из кожи лез, стараясь насмешить того анекдотами и забавными историями. Рассказывали, что как-то, подвыпив, — а Гейгер был любитель заложить за воротник, — он стал рассказывать гадости про Горбунова одному из сослуживцев, трезвый бы он такого никогда не позволил. И надо же случиться, что впереди прогуливался сам Горбунов с женой и дочерью, — дело было в дачном поселке, — услышав нелестные слова в свой адрес, директор остановился, повернулся и вперил свои разгневанные очи в Гейгера Аркадьевича. И тот, сразу протрезвев и обомлев от ужаса, ничего лучшего не придумал, как пасть на колени и, простерев руки к Горбунову, как к божеству, воскликнуть: «Прости, отец, старого болтуна! Каюсь, каюсь, каюсь!» А когда тот, заметив, что Гейгер пьян, отвернулся и пошел дальше, программист на коленях пополз за ним и одновременно со стенаниями рвал на плешивой голове седые волосенки…

Конечно, умный Горбунов не придал этому никакого значения, но Гейгер Аркадьевич с месяц появлялся в институте с похоронным выражением на лице, говорили, что от расстройства даже выпивать перестал, караулил Горбунова в коридоре, а поймав, униженно просил прощения. Великанов тут же стал называть его Акакием Акакиевичем, но новое прозвище не привилось: Гейгер перевесил. Кстати, Гейгером прозвал его все тот же Великанов. Тихий скромный Геннадий Андреевич награждал сослуживцев прозвищами, которые подходили им, как подогнанный по фигуре костюм от хорошего портного.

А Гейгером прозвал его Великанов за то, что программист имел собачий нюх на различные передвижения по работе, новые назначения, повышения в должности Тут же начинал обхаживать выдвиженца, льстить ему, тащить в ресторан или к себе домой, где его жена, как он утверждал, подавала на стол «сносшибательную» баранину в горшочках. Подвыпив и став болтливым, похвалялся: «Кто побывал в моем доме, тот далеко пойдет по службе!..»

Забыв про еду, программист переводил глаза с меня на Великанова, тонкие усики его изогнулись в усмешке.

— Кого же назначили? — спросил он.

— Угадай, — усмехнулся Геннадий Андреевич.

Я тоже смотрел на него с удивлением, мне он не сообщил эту последнюю новость, наверное слишком был убит утратой своего реферата.

— Федоренко — хозяйственник… отпадает, — заго ворил Гейгер Аркадьевич, — Гоголева — баба, ее вряд ли назначат… Женщина — директор института., смешно! Что у нас, умных толковых мужиков мало?

— Кого же ты прочишь? — Великанов с интересом смотрел на него.

— Остается Артур Германович Скобцов, — Гейгер почтительно склонил плешивую голову. — Большому ко раблю — большое плавание.

— Скобцов — большой корабль? — не выдержал я. — Да он на катер-то не потянет!

— Значит, не он? — смешался программист. — Мо жет, со стороны пришлют варяга?

— Гоголева исполняет обязанности директора, — Геннадий Андреевич, не скрывая насмешки, взглянул на программиста. — Где же твое хваленое чутье, Гейгер? И ЭВМ тебе ничего не подсказала?

— И. о. — это еще не директор, — уткнулся тот в тарелку с лапшой и котлетой.

— Будет Гоголева директором, — сказал Велика нов. — Умная женщина, известный ученый, кому и быть, как не ей?

— С женщиной еще проще будет поладить, — повеселел Гейгер Аркадьевич. — Цветочки, комплиментики… — он самодовольно усмехнулся. — Уж я-то знаю, как найти подход к женщине.

— Ты найдешь… — заметил Геннадий Аркадьевич.

— Я люблю начальство, — вдохновенно заговорил программист. — Есть в любом руководителе нечто такое, что меня восхищает! Кто мы по сравнению с крупным начальником? Винтики-болтики! А начальник — личность, государство. Одна его подпись на документе может сделать рядового человека счастливым или не счастным…. От начальства исходят флюиды, я их чувствую и… благоговею перед начальством. Другие скрывают, а я честно в этом признаюсь: люблю начальство! Преклоняюсь перед ним.

— Перед Горбуновым, говорят, стоял на коленях, — сказал я.

— И перед Ольгой Вадимовной встану, если надо будет, — торжественно изрек программист. — Она достойна всяческого поклонения: добра, красива, известный ученый.