Я набросал под задние колеса лапника, на малом газу попятил «Жигули» и благополучно выбрался из сугроба. Вероника села рядом, на шапке ее посверкивали снежинки. Волосы выбились на воротник, концы их завивались в колечки. Из широкого ворота свитера выглядывала белая шея.
— Ты едешь так, будто везешь драгоценную амфору,— сказала она.
— Так оно и есть,— улыбнулся я.
— Выходит, я сама напросилась на комплимент?
— Выходит.
— А может, ты и вправду трус, Георгий?
— Может…
— Я ненавижу трусов!
— А я — лихачей.
— Тебя били когда-нибудь? — Она не смотрела на меня.
— Сколько раз.
— И ты никогда не давал сдачи?
— Да нет, в долгу не оставался,— улыбнулся я.
— Слава богу, а то я думала, если на нас нападут хулиганы, мне придется тебя, бедненького, защищать…
— Мне повезло,— сказал я.— Нашлась наконец-то у меня защитница!
— Ну что ты тащишься, как…
— Ну-ну, как?
— Пусти, я сама сяду за руль,— она решительно взялась за баранку, хотя этого делать совсем не следовало: машина тут же повернула к обочине, и мы снова уткнулись радиатором в сугроб. Спасение, что метель на славу поработала и воздвигла вдоль всего шоссе высокие сугробы, не то не миновать бы нам нынче аварии…
На этот раз я, не вылезая из машины, выкарабкался из сугроба и сурово предупредил Веронику:
— Если ты еще хоть раз схватишься за руль…
— Ты красив в гневе, Георгий,— засмеялась она.— У тебя такое мужественное лицо…
Я уже знал, что за этим последует, вовремя сбросил газ и прижался к обочине, потому что в следующее мгновение она совсем близко придвинулась ко мне, обхватила шею руками и поцеловала…
Я еще не встречал в своей жизни таких женщин, как Вероника! От нее можно было ожидать всего что угодно. Свои желания и порывы она не умела сдерживать. Загоралась и тут же остывала, но если ей всерьез хотелось чего-либо, тут уж она несокрушимо шла к цели и добивалась своего. Желание увидеть меня возникло у нее, когда она подъезжала к Валдаю. Недолго раздумывая, она свернула на проселок и по незнакомой дороге отважно отправилась разыскивать меня. Еще хорошо, что запомнила название деревни.
Думал ли я, когда ехал с ней на дачу в Репино, что увижу там ее дочь Оксану и мать, Маргариту Николаевну? Она и словом не обмолвилась, что они на даче. Не потому, что хотела скрыть, просто ей и в голову не пришло, что во всем этом есть нечто неожиданное для меня. От матери у нее никаких секретов не было, она уже рассказала ей про меня. Не знаю, осуждала ее мать или нет, но, по крайней мере, меня она встретила нормально.
С пригорка, на котором расположилась небольшая дача с гаражом и зеленым сарайчиком для дров, был виден красивый дом-музей Репина. На участке много сосен и елей. От крыльца к сарайчику была протоптана в снегу узкая тропинка. Тут же стояли финские сани. К гаражу мы не смогли проехать, нужно было расчищать дорогу. Я было взялся за лопату, но Вероника сказала, что пусть машина стоит у забора, ведь завтра нам все равно на ней в Ленинград возвращаться.
У ворот встретил нас Джек. Лохматый, с заиндевелыми усами и жидкой бородкой, он радостно приветствовал нас. Меня он узнал и лизнул в щеку. На крыльце стояла хорошенькая девочка в меховой шубке с такими же ясными глазами, как у матери, и смотрела на нас. В одной руке у нее облизанное шоколадное эскимо на палочке. Потом я уже научился ничему не удивляться в этом загородном доме, но тогда меня поразило, что маленькая девочка ест на морозе эскимо.
— Моя Оксанка! — засмеялась Вероника, выбираясь из машины.— Как я по ней соскучилась!
Она бросилась к девочке, схватила ее на руки и стала целовать. Джек прыгал возле них и весело лаял. И тогда из дома вышла невысокая худощавая женщина в пуховом платке, накинутом на плечи.
— Мама, мы приехали! — сообщила ей Вероника.
Подбежала к ней с дочерью на руках и тоже чмокнула в щеку.
Я стоял у машины, смотрел на них и чувствовал себя дурак дураком. Интересно, как она представит меня матери? Скажет: «Мама, познакомьтесь, это мой любовник!»
Она сказала проще:
— Георгий, иди сюда! Это моя мама.
Я пожал женщине такую же узкую, как и у Вероники, руку, что-то смущенно пробормотал. Она повернула голову ко мне и сказала приятным голосом:
— Говорите громче, я плохо слышу.
— Хорошо тут у вас,— сказал я.
— Оксана, тебе нравится дядя Гоша? — щебетала возбужденная Вероника. Она одна чувствовала себя свободнее всех.
— А зачем дядя к нам приехал? — спросила девочка и лизнула эскимо.
— С тобой познакомиться,— сказала Вероника. Оксана подошла ко мне, снизу вверх внимательно посмотрела мне в глаза и сказала:
— Ты меня покатаешь на финских санках?
— Покатаю,— сказал я.
Девочка очень походила на мать, но хотя глаза ее были ясными, цветом они отличались: у Вероники светлые, изменчивые, с зеленым отливом, у Оксаны карие и для ее возраста слишком уж серьезные.
— Тут есть большая-большая горка, она спускается к заливу,— разговорилась Оксана.— Мальчишки катаются, а мне бабушка не разрешает…