Из кухни пожаловали Боба и Марина. Рукава его белой рубашки закатаны, мускулистые короткие руки в светлых волосах, на толстых губах довольная улыбка. Быков в коротком клетчатом фартуке, он с Мариной Барсуковой жарит в духовке курицу по какому-то только ему известному способу. Курица действительно получается поджаристой и на редкость сочной, так и тает во рту. Нам Боба не раскрывает секрета, а вот Марину, видно, посвятил.
Она на полголовы выше Быкова. Марина мило улыбнулась мне, случайно я перехватил ее взгляд, обращенный к Оле: в выпуклых глазах я прочел откровенную усмешку, дескать, только из старой дружбы терплю я телячьи нежности этого коротышки… Однако стоило ей повернуть голову к Боба, как выражение глаз изменилось, оно стало теплым, ласковым… Хитра Олина подружка, ничего не скажешь! Не прошло и двух часов, как она свыклась с мыслью, что кавалером у нее будет Быков, отогнала прочь все сомнения и теперь даже заигрывала с ним. Завидное свойство характера!
Правда, надо отдать должное и Боба, он пока ведет себя исключительно корректно и неназойливо, ничего не позволяет себе лишнего.
Мне стало смешно: ну зачем Боба на себя наговаривает? Послушать его, так можно подумать, что он этакий роковой мужчина — гроза женщин! А на деле получается все наоборот: прикажи ему Марина сплясать на потолке, и он спляшет…
Будто подтверждая мою мысль, та, мило улыбаясь, чуть в нос тоном избалованной девочки произнесла:
— Боба-а,— она сразу его стала называть так же, как мы,— принеси нам сю-юда выпить… Лимон в холодильнике, порежь его. Да-а, не забудь вымыть рюмки.
И Боба, чуть было плечом не выломив дверь из косяка, пулей помчался выполнять поручение.
— Как вы его… воспитали,— пробормотал я.
— Боба очень милый,— улыбнулась Марина, однако в глазах ее снова промелькнула усмешка.— Вы знаете, он очень похож на Чебурашку!
— Нет, он больше похож на олимпийского мишку,— вставила Оля.
— В профиль он — вылитый Поль Бельмондо,— счел я нужным вступиться за приятеля.
Уже потом я узнал, что пьяный Боба клялся ей в любви, говорил, что такой очаровательной женщины еще не встречал в своей жизни, благодарил Олю, что она познакомила его с Мариной, а когда закончился «Голубой огонек», предложил ей выйти за него замуж. Марина, подмигнув Оле, сказала, что подумает.
Это все было потом, а пока мы сидели в комнате и провожали старый год. Остряков закончил записывать и укладывал в портфель пластинки в красивых конвертах.
— Мавр сделал свое дело, Мавр может уйти,— с улыбкой сказал он.
— Анатолий Павлович, останьтесь с нами,— упрашивала его Оля.
— Вы разве уходите? — с нескрываемым разочарованием спросила Марина.
— Зачем он нам? — засмеялся Боба.— Непьющий в компании как белая ворона…
— Вот возьму и останусь,— взглянул на него Анатолий Павлович.
— Я умею петь украинские песни,— вставила Марина. В глазах ее неподдельный интерес. Наверняка она рассчитывала попозже переключиться с Боба на Острякова.
— Меня ждут жена, две дочери и теща,— сказал тот.— Всего дважды я не встречал Новый год дома. Один раз был в Бомбее, где тогда температура подскочила к пятидесяти градусам жары, другой — в самолете над Тихим океаном.
— Вы так часто летаете? — спросила Марина.
— Чаще, чем мне этого бы хотелось,— сказал Анатолий Павлович.
— Вы были в Америке? — задала вопрос Оля.
— Он был во всех Америках,— вмешался Боба.— И во всех Индиях…
Анатолий Павлович мог еще волновать воображение девушек, я это видел по тому вниманию, с которым его слушали Оля и Марина. Убежден, если бы он и впрямь остался, Марина пустила бы в ход все свои чары, чтобы его соблазнить. У нее даже и сейчас в глазах появился бархатистый блеск, накрашенные губы улыбались…
— Я никогда не встречаю Новый год дома,— сказала она.
Анатолий Павлович быстро взглянул на нее своими острыми светлыми глазами.
— Мне жаль вас,— заметил он.
Остряков всегда говорил то, что думал. Его мало волновало, нравятся его слова другим или нет.
— Почему? — в упор посмотрела на него Марина. Голос у нее негромкий, спокойный, в глазах все тот же бархатный блеск, только улыбка немного поблекла.
— Потому что у вас, милая девушка, нет дома,— сказал Анатолий Павлович.
— У меня тоже нет дома,— вздохнула Оля.
Марина быстро взглянула на меня, чуть приметно улыбнулась, мол, твой дом Оля не считает своим… Выходит, она раньше меня поняла, что мы с Олей не очень-то подходим друг другу. Марина, очевидно, из тех девушек, которые слишком ревниво воспринимают увлечения своих подруг. Сколько раз я слышал их телефонные разговоры: Марина куда-то настойчиво приглашала Олю, а та нехотя отнекивалась. Это в моем присутствии, без меня Оля вряд ли ей отказывала.
Остряков оделся и стоял в прихожей, глядя на нас. И во взгляде его не было и тени зависти. Он без сожаления покидал нашу веселую компанию ради жены и детей. Видя Анатолия Павловича, я всегда испытывал прилив бодрости и уверенности в том, что всегда еще можно начать жизнь по-новому: играть в теннис, обзавестись семьей и по вечерам в тренировочном костюме и кедах бегать по набережной…
Пожелав нам счастья в Новом году, Остряков ушел.