Волшебная гайка (Рассказы)

Папа, конечно, сразу дяде Пете про пескоструйку рассказал и про ржавчину.

— Скажи ты! — уставился на меня дядя Петя. — И как же ты докумекал до такого?

Папа поднял палец и говорит:

— Ему сам бог помог.

Ну дядя Петя и хохотал, когда узнал про Бахуса. И потребовал, чтобы ему немедлено показали, как теперь выглядит верховный владыка вина и веселья. Папа ему не хотел показывать. Но дядя Петя снял свою куртку из разных половинок и сам полез на антресоли. Спустил Бахуса и снова хохотал.

— Ты потому такой веселый, — сказала ему мама, — что еще не женился. Вот женишься, у тебя быстро веселья поубавится. Особенно когда такие оболтусы пойдут, как наш.

— Брось ты! — воскликнул дядя Петя. — У него же изобретательская жилка.

Он завернул Бахуса в газету и утащил домой. Сказал, что нехорошо держать на антресолях такое произведение искусства.

— У меня он живенько потемнеет, — пообещал дядя Петя.

Про то, что во мне есть изобретательская жилка, я, естественно, поделился с Витькой.

Но Витька только фыркнул. И мгновенно доложил о моей жилке Нинке Чеботаревой.

Нинка Чеботарева обошла вокруг меня два раза, как вокруг столба, и сказала:

— Любопытно. А ну-ка, изобретатель, поднапряги свою жилку, изобрети-ка нам что-нибудь.

Но я ничего не смог им изобрести. Ни в тот день, ни на следующий. Ходил и мучался: чего бы такое изобрести? И ничего не мог придумать.

Папа вернулся с работы хмурый. Молча залез в ванну и целый час мылся. А потом лежал на диване и курил. Даже газеты не стал читать.

Когда вечером пришла мама, он рассказал, что у машиниста Давыдова чуть не случилось несчастье. Под колеса его локомотива едва не угодил человек. Давыдов так тормознул, что в вагонах люди попадали с полок. А один пассажир даже разбил голову.

Мы сидели с мамой в кресле. Вдвоем. Она обняла меня за плечи и прижала к себе.

— На этот раз обошлось, — возмущался папа. — А завтра не обойдется. Никто из нас не застрахован от худшего. Скорости до ста шестидесяти километров возросли, железобетонные шпалы на щебеночном балласте кладут, автоблокировку вводят, радиосвязь. А борьба с предотвращением несчастных случаев, как при царе Горохе.

Хорошо, у Давыдова скорость небольшая была. Но если я на полном ходу дам экстренное торможение, то поезд все равно еще полтора километра пробежит. Полтора километра! А люди ходят по полотну где хотят и как хотят. Неужели нельзя какие-то решительные меры принять? Что-то придумать.

Мама сидела перепуганная и молчала. Только смотрела на папу большими остановившимися глазами.

Ночью я долго не мог заснуть. А утром побежал к Витьке. Витька выстругивал из доски автомат. Вся кухня белела у него стружками и опилками.

«Ты-ды-ды!» — встретил меня Витька автоматной очередью.

Автомат он упер в плечо. А на голове у него сияла каска. Я даже не сразу догадался, что это не каска, а котелок, в котором Внтькин отец варит на рыбалке уху.

— Погоди, погоди, — пробормотал я. — Это тот самый котелок?

— Какой — тот самый?

— Который тогда чистили.

— Ну!

— Помнишь, как он отлетел?

— Куда отлетел? — удивился Витька.

— Воздушной струей его шибануло. Помнишь? Погоди, погоди. Нажимаешь, значит, кран экстренного торможения, и одновременно впереди локомотива ударяют сильные струи воздуха. Очень сильные. Веером. И все сдувают с рельс. Понимаешь? Корову можно сдуть. Понимаешь?

— Не, — сказал Витька. — Какую корову?

Я ему рассказал про машиниста Давыдова и про полтора километра, которые пробегает поезд после экстренного торможения.

— Не, человека все равно с рельсов не сдуть, — покачал головой Витька. — Это тебе не котелок.

— Не сдуть? — разошелся я. — Бомба на войне взрывалась — людей вон как воздушной волной швыряло!

— Так то бомбой, — неуверенно проговорил Витька. — А вообще-то, знаешь, может, и сдует. Даже корабли сейчас на воздушных подушках делают.

Мы помчались ко мне домой. Папа стирал в ванной свою нейлоновую рубашку. Он рассеянно выслушал меня и сказал:

— Очень оригинально. Только вы бы лучше своими делами занимались. Ворота там футбольные усовершенствовали или еще что.

— Но ведь в принципе можно такую штуку устроить? — спросил я.

— Можно, можно, — согласился он. — Я вот специально купил себе кусок «Детского» мыла, рубашку стирать. Просил не трогать, и уже нету. Неужели тебе не все равно, каким мылом мыться?

Он меня совсем убил своим «Детским» мылом.

— Брось ты расстраиваться, — стал успокаивать меня Витька, когда мы спустились во двор. — Настоящие открытия всегда сначала кажутся странными. Но мы свое отстоим.

— Ясно, отстоим, — приклеилась к нам Нинка Чеботарева. — Что, если к твоему дяде Пете сходить? Ведь это же он сказал, что у тебя жилка.

Мы слетали к дяде Пете. В его тесной комнатушке воняло, как в лудильной мастерской. У меня аж в носу защипало. Дядя Петя макал в пузырек с кислотой кисточку и смазывал Бахуса. Смазанное место вскипало пузырьками и сразу темнело.

— Зачем же воздушную подушку? — сказал дядя Петя, морщась от противного запаха.

— Лучше обычные подушки спереди локомотива привязать. Или перину. И мягко, и просто.

И еще он сказал, что кое-кому неплохо бы для начала освоить азы физики.