Волшебная гора

– Ужасно! – отозвался Везаль, покачав головой. – Нельзя описать, как меня терзает моя страсть, моё вожделение к ней, – я хотел бы от этого умереть, а так ведь и не живёшь и не умираешь! Когда она уехала, я начал понемногу успокаиваться и постепенно забывать её. Но с тех пор как она вернулась и я каждый день её вижу, я иногда дохожу до того, что руки себе кусаю и просто не знаю, куда мне деться, как мне быть. Трудно поверить, что такая одержимость может существовать на свете, но от неё невозможно освободиться, раз такое приключилось – с ним не развяжешься, тогда пришлось бы развязаться с самой жизнью, с которой оно слилось воедино, а этого как раз и не можешь… Умереть? – что дала бы мне смерть? После – пожалуйста. В её объятиях – с огромной радостью! Но до этого нелепо, ибо жизнь – это желание, а желание – жизнь, и не может она восстать на самое себя, в том-то и состоит проклятая карусель, роковой круг. Я говорю «проклятая» только так, словно это говорит другой, со стороны, сам я этого не сказал бы. На свете существуют всякие пытки, Касторп, и когда человека подвергают пытке, он жаждет избавиться от неё, он жаждет одного – избавиться, это его единственная цель. Но чтобы освободиться от пытки плотского вожделения, есть только один путь, один способ, – это вожделение нужно утолить – иначе не освободишься никакой ценой! Так уж положено, и кто этого не испытывает, тот и не останавливается на таких ощущениях, а уж если человек одержим, как я, он познает все крестные муки и будет проливать горькие слёзы. Боже правый, и зачем только на свете так устроено, что плоть нестерпимо вожделеет к другой плоти и лишь потому, что она не его собственная, а принадлежит другой душе – как это странно и вместе с тем насколько плоть всё-таки скромна и стыдлива в своём влечении! Можно было бы сказать: если она, кроме этого, больше ничего не жаждет, так, ради Бога, пусть себе получает! Ведь чего я хочу, Касторп? Разве я хочу убить её? Хочу пролить её кровь? Да я только ласкать её хочу! Касторп, милый Касторп, простите, что я ною, но могла бы она хоть из милости исполнить моё желание! Ведь в этом есть нечто более возвышенное, я же не скотина, на свой лад я ведь тоже человек! Плотское вожделение стремится то к одной, то к другой, тут нет привязанности, нет избранности, потому-то мы его и называем скотским. Но когда оно обращено к человеческому существу с определённым обликом, тогда уста наши говорят о любви. Ведь я желаю не только её тело, её физическую оболочку, если бы в её внешнем облике даже ничтожная чёрточка была чуть иной, вероятно, меня и не влекло бы ко всему её телу, поэтому ясно, что я люблю её душу и что я люблю её душой. Ибо любовь к внешнему облику есть любовь душевная.

– Что это с вами, Везаль? Вы вне себя и говорите Бог знает как превыспренне…

– В том-то и дело, в том-то и горе, – продолжал бедняга, – что у неё есть душа, что она человек и состоит из души и тела! А душа-то её знать не желает моей души, значит, и тело её знать не хочет моего тела! О горе, о несчастье! Из-за этого моё желание проклято и обречено стыду, и моему телу суждено вечно извиваться в огненных муках! Почему она и душой и телом знать меня не хочет, Касторп, и почему моё желание рождает в ней отвращение? Разве я не мужчина? Разве даже отталкивающий мужчина не остаётся им? А я даже очень мужчина, клянусь вам, я превзошёл бы всех, кто был у неё до сих пор, если бы только она раскрыла мне свои объятия и всё их блаженство… её руки так прекрасны, ведь они выражают внутреннюю красоту её души… Со мною, Касторп, она познала бы всё сладострастие мира, если бы дело касалось только наших тел, а не наших внутренних обликов, если бы не было её треклятой души, а душа эта знать меня не хочет, но опять-таки, если не душа, я бы так не жаждал и её тела, – вот она дьявольская карусель, и я кружусь во всём этом как белка в колесе!

– Тсс, Везаль! Тише! Ведь кучер понимает. Он нарочно не повёртывает головы, но я по спине вижу, что он слушает.

– Понимает и слушает, видите, Касторп! Вот вам опять доказательство того, какое странное, какое особое место занимает в жизни эта сторона. Если бы я говорил об эпохе Возрождения или, ну там о… гидростатике, он бы ничего не понял, ничего не представлял бы себе и не стал бы прислушиваться и интересоваться. Темы непопулярные. Но высший, последний, до жути сокровенный вопрос вместе с тем и самый популярный, каждому он понятен и каждый может издеваться над тем, кто попал в беду, чьи дни полны терзаниями чувственности, а ночи стали целым адом позора! Касторп, милый Касторп, дайте же мне немного поскулить, если бы вы знали, какие ночи я провожу! Каждую ночь я вижу её во сне, ах, и чего только я не вижу, у меня жжёт в глотке и под ложечкой, когда я вспоминаю об этих видениях! И всегда кончается тем, что она бьёт меня по щекам, по лицу, а иногда плюёт мне в лицо, и когда она плюёт, её душевный облик искажается гримасой отвращения. Тогда я просыпаюсь весь потный от стыда и сладострастия…