Волшебная гора

Так дух Холгера в своих «лирических» импровизациях, следуя странному полёту мыслей, перешёл от родного моря к келье отшельника, к измерителю его созерцаний, и ещё ко многому человеческому и божественному, что вызывало беспредельное изумление присутствующих, когда они ловили слова духа и едва успевали вставлять восклицания одобрения и восторга, так быстро тот импровизировал, – точно зигзагами, – всё вперёд от одного образа к другому; поэт никак не мог остановить поток своего творчества, – казалось, конца не будет этому стихотворению, в нём говорилось о материнской скорби и о первом поцелуе влюблённых, о терновом венце страданий и о господней отеческой доброте и строгости, оно углублялось в деятельность живых созданий, терялось в далях веков и стран и в звёздных просторах неба, однажды поэт упомянул даже о халдеях и знаках зодиака и, наверное, продолжал бы творить всю ночь, но вызвавшие его заклинатели в конце концов всё же сняли пальцы с бокала и, выразив Холгеру свою глубочайшую благодарность, заявили, что на сегодня достаточно; однако всё это было невыразимо прекрасно и бесконечно жаль, что никто не записывал, поэтому сочинённые Холгером стихи, конечно, забудутся, даже и сейчас уже начали ускользать из памяти, ибо они не устойчивы, как и всякое сновидение. В следующий раз участники безусловно, позаботятся о записи и посмотрят, как будет выглядеть записанное, чёрное по белому, в определённой последовательности и связи; теперь же, до того как Холгер вернётся к покою своей бегущей неподвижности, будет лучше и очень любезно с его стороны, если он ответит на кое-какие вопросы конкретного характера – мы не предрешаем какие, не будет ли он так добр и не выскажет ли своё принципиальное согласие?

– Да, – последовал ответ. И тут все несколько растерялись – о чём же спросить его? Совсем как в сказке, когда фея или колдун разрешают задать вопрос и боишься упустить самое важное. В отношении жизни и будущего многое казалось очень интересным и важным, поэтому выбор вопроса налагал большую ответственность. Однако никто не решался, и Ганс Касторп, касаясь пальцем правой руки бокала и подперев щеку кулаком левой, сказал, что хотел бы узнать, сколько же времени он в целом пробудет здесь, вместо трёх недель, намеченных вначале.

Ладно, поскольку ничего лучшего пока не придумали, пусть дух из сокровищницы своих познаний почерпнёт ответ хотя бы на такой вопрос. Немного помедлив, бокал сдвинулся с места. Он ответил что-то странное, как будто не имевшее к вопросу никакого отношения, и даже невразумительное. Он набрал сначала слово «иди», потом «поперёк» – что уж было ни с чем не сообразно, и ещё что-то относительно комнаты Ганса Касторпа, так что весь этот лаконичный ответ сводился к тому, чтобы вопрошающий прошёл свою комнату поперёк. Поперёк? Поперёк номера 34? Что это значит? Когда все сидели, совещаясь и покачивая головой, вдруг в дверь словно ударили тяжёлым кулаком.

Все оцепенели. Что это? Их накрыли? Не стоит ли там за дверью доктор Кроковский, намереваясь прекратить запрещённый сеанс? Больные с виноватым видом ожидали появления обманутого ими врача. Но тут раздался ещё удар, словно опять изо всех сил стукнули кулаком – на этот раз прямо по столу, как будто желали показать, что и в первый раз удар был нанесён не снаружи, а в самой комнате.

Очевидно, это недостойная шутка господина Альбина! Но он клятвенно стал отрицать, да все и без этого были почти уверены, что никто из присутствующих не причастен к удару. Значит, виновник Холгер? Сидевшие вокруг стола посмотрели на Элли. Её неподвижность и безмолвие всех поразили. Руки девушки повисли, и она как будто держалась за край стола только кончиками пальцев. Откинувшись на спинку стула, сидела она, склонив голову на плечо, подняв брови, сжав губки и слегка опустив углы чуть улыбавшегося маленького рта; в этой едва заметной улыбке было что-то затаённое и вместе с тем простодушное, а по-детски голубые, словно незрячие глаза были устремлены куда-то вверх, в угол комнаты. Её окликнули, но она не отозвалась, её сознание отсутствовало. В то же мгновение лампочка на ночном столике погасла.

Погасла? Фрау Штёр, уже не в силах сдерживаться, завопила не своим голосом, она ведь слышала, как щёлкнул выключатель. Свет не сам потух, его выключила рука, которую, мягко выражаясь, пришлось назвать «чужой». Рука Холгера? Но до сих пор он был так кроток, корректен, так поэтичен; а теперь позволил себе озорство и злые проделки? Кто мог ручаться, что эта рука, колотившая кулаком в дверь и по столу и погасившая свет, не схватит кого-нибудь за горло? Одни требовали спичек, другие – карманный фонарь. Отчаянно взвизгнула Леви и заявила, что её дёрнули за чёлку. Фрау Штёр в страхе не постыдилась вслух молить Бога: