Волшебная книга судьбы

Снова вернулись кошмары. А ведь их не было, с тех пор как я начала работать у родителей Алисы. Мне снилось ночами, будто я просыпаюсь в постели Алисы, в мягкой постели с периной и огромными подушками. Мне снилось, будто я открываю окно, и чудесный сад раскидывается перед моими глазами, залитый солнцем. Мне снилось, будто чья-то рука осторожно касается моего лба. Мне снилось, будто мои волосы отросли и окутывают мое голое тело шелковистыми доспехами. Мне снилось, будто я – счастливый зародыш, уютно скорчившийся в животе матери, и луч света манит меня выйти наружу. Каждый вечер я засыпала, почти желая погрузиться в этот мир грез. Неудобства домика значения не имели. Я больше не ощущала ни ломоты, ни заноз и открывала глаза с чувством, что накопила достаточно сил, чтобы противостоять любым испытаниям.

Но кошмары вернулись. В тот самый день, когда состоялось последнее объяснение с Без-Слез. Не было больше ни зародышей, ни тепла, ни света. Теперь во сне я была пригвождена к полу перед большим зеркалом. Я видела в нем туманное, зыбкое отражение, призрака, черт которого было не различить. И чем больше я на него смотрела, отчаянно щурясь, чтобы уловить детали, тем больше оно отдалялось. Сердце мое бешено колотилось, дыхание сбивалось, страх нарастал, странный накатывающий страх, не смерти, но потери себя, и я просыпалась, задыхаясь, в слезах, дрожа, как лань, преследуемая сворой собак, моля о спасении, о помощи, о протянутой руке!

Под глазами у меня залегли черные круги, щеки ввалились. Мать Алисы встревожилась: вы, наверно, слишком много работаете, Анжелика. У вас еще много мест, кроме нас?

Я потеряла аппетит. Без-Слез тормошил меня: так продолжаться не может, Мина, ищи, что хотела, ты обещала, быстрее! Но я не знала, как. Несколько раз, пользуясь отсутствием матери, я подходила к комнате. Внимательно осмотрела засов, заглянула под дверь (что ничего не дало). Можно было попробовать стянуть связку ключей, когда она была занята со своим тренером по гимнастике. На целый час она закрывалась с ним в гостиной.

Но я не могла. Что-то необъяснимое удерживало меня, какой-то сигнал тревоги внутри вопил: «Берегись, Мина, не надо, не входи в эту комнату, это опасно, это рискованно, ты можешь найти там что-то такое, что обожжет тебя навсегда, ты окажешься в точке невозврата, взвесь, подумай, ты уверена, что игра стоит свеч?»

Я ходила по кругу. Приподнимала картины, ковры, искала – и не искала. Хуже того, меня начали преследовать видения, я слышала голос Алисы.

– Уходи! – шелестела она. – Тебе здесь нечего делать. Это не твое место.

Но появлялась мать, потная, в черных шортах и кремовой маечке, с красивой повязкой на лбу и графином в руке: я выжала слишком много апельсинов, выпейте соку, Анжелика. Как же вы скверно выглядите, в самом деле, надеюсь, вы не подцепили какой-нибудь вирус, эпидемия начинается, не пугайте меня, надеюсь, вы моете руки, когда приходите, не правда ли, Анжелика?

Я пила апельсиновый сок и снова была как загипнотизированная: мысль о том, чтобы покинуть этот дом, казалась мне невыносимой.

* * *

Едва Без-Слез появляется в этот вечер, я бросаюсь в его объятия:

– Скажи мне, помоги мне, что со мной происходит?

– Происходит то, что ты все спутала. Происходит то, что я просил тебя действовать, а ты и не собираешься. Ты вообще думаешь хоть иногда обо мне?

– О тебе?

– Уже сколько недель я тебя выслушиваю, я тебя сношу – во всех смыслах слова. Ты была такая потерянная, и я хотел тебе помочь.

– Ты мне помог.

– Сначала, может быть. Теперь уже нет. Нельзя помочь человеку, который сам себе не помогает. А я? – настаивает он.

– Ты?

Он смотрит на меня долгим взглядом, вздыхает.

– Ты так занята своими призраками, что больше ничего не видишь…

– Ничего?

Он берет мою руку в свою. Большим пальцем гладит мне ладонь. Вид у него усталый.

– Я-то живой.

Я молчу, я чувствую, что он готов открыться, боюсь его перебить. Я прижимаюсь к нему теснее, мне нравится запах его шеи, чернота его волос, ласковые нотки в его голосе. Но я не могу ему об этом сказать.

Он молчит. Так мы и сидим рядом, закутанные в толстые свитера, ни о чем не думая, погрузившись в меланхолию.

* * *

Я слишком поздно поняла, что натворила. Накануне Без-Слез был особенно молчалив. В последние несколько дней он говорил все реже, уходил все раньше. Я понимала, что это не от скуки. Ему было неловко, не по себе: он не знал, что делать с нами. Я испугалась, что он уйдет. Бросит меня, потому что я не способна действовать. Не повесит себе на шею ad vitam aeternam[3] девушку, зажатую между прошлым, с которым она не желает расстаться, и настоящим, в котором не умеет жить. Его терпение имело предел.

Впервые я поняла, что чувствую к нему что-то новое, незнакомое – любовь, хоть это слово мне было безумно трудно произнести даже мысленно. Не детская влюбленность, как те, что я без успеха испробовала в прошлом, а глубокое чувство, отзывавшееся пустотой в животе и наполнявшее меня дурманящим теплом, от которого сладко екало сердце.