Волшебная лампа

Первый Робинзон, как помните, прожил на необитаемом острове также лет тридцать. Когда он вернулся на родину, то не встретил там никаких существенных изменений. Все было по-старому. Правда, почти все родные и знакомые Робинзона умерли, пришло новое поколение людей, вместо старых, развалившихся домов выросли новые дома. Были и другие подобного рода события, но ничего, что показалось бы ему чудесным, сверхъестественным и невозможным, он так и не обнаружил.

«Вот, должно быть, наш новый Робинзон будет удивляться, — думали мы, поглядывая на него с понятным любопытством. — Да и сейчас у него, наверно, душа в пятки ушла от страха. Ведь на самолете-то он никогда не летал. Правда, тридцать лет назад самолеты уже были, да разве они могли сравниться с нашей машиной?»

Посмотрел я на Робинзона, и меня прямо досада взяла. Сидит себе, в окошко поглядывает, страха никакого, и только кричит: «До чего замечательно! Какие успехи! Вот это авиация!» и продолжает восхищаться удобством и летными качествами нашей машины.

Долетели мы до одной деревушки, где у нас какое-то дело было. Пошли на посадку. Тут наш Робинзон немножко струхнул. Побледнел да за сиденье покрепче уцепился. Но как только выполз из кабины на землю, так сразу в себя пришел. Стали мы ему рассказывать о рекордах дальности полетов, о рекордах высоты, скорости, о героических перелетах Чкалова, Громова, Коккинаки. Кое-где мы и подзагнули малость. Больно уж досадно было, что он, не выказывая ни малейшего сомнения в действительности наших рассказов, воспринимает их как должное. Хотелось, чтобы наши рассказы показались ему невероятными, чудесными. Но нет. Ничто его не пронимало.

И вдруг «нашлась на него управа». Только совсем с другой стороны. Сидим это мы в избе-читальне, расписываем ему авиационные успехи — они казались нам самыми поразительными, — как вдруг громкий голос, перебивая наш разговор, произносит:

— Слушайте! Говорит Москва! Работают радиостанции…

Эти слова, словно удар обуха по голове, поразили Робинзона. Он раскрыл рот, похлопал глазами и забормотал:

— Позвольте, как это Москва? Говорит Москва? Да ведь до Москвы много тысяч верст!

Мы отвечаем ему, что это радио, а он опять свое:

— Радио? Что такое радио? Ничего не понимаю.

^{— Радио? Что такое радио? Ничего не понимаю…}

Пришлось перейти на более простые слова.

— Это беспроволочный телефон. Вы же знаете, беспроволочный телеграф? Он еще при вас был изобретен русским ученым А. С. Поповым и получил широкое распространение. А потом изобрели электронную лампу. Вот с помощью этой лампы мы сейчас и будем слушать концерт из Москвы.

— Какая лампа? Вы надо мной смеетесь. Не может этого быть! Это, наверно, что-то вроде граммофона. Какой тут телефон? Я ведь помню, когда даже по проволочному телефону разговаривали, и то трубку нужно было к уху прижимать. А тут без проводов, да еще на таком расстоянии…

Мы опять пустились в объяснения. Говорили, что всем своим успехом беспроволочный телефон, или, как мы теперь называем, радиотелефон (или даже просто радио), обязан электронной лампе. Она дала возможность усилить слабые электрические колебания от микрофона и излучать их в пространство. Отправленные передатчиком сигналы воспринимаются по всей великой Советской стране и даже далеко за ее пределами. Но сигналы эти очень слабые. Обнаружить их и услышать было бы крайне трудно. На помощь опять приходит электронная лампа. Она усиливает принятые сигналы, и мы получаем желаемую громкость.

До поздней ночи рассказывали мы нашему Робинзону об успехах радиотехники, об огромном значении радио в современной жизни.

Робинзон внимательно Выслушивал эти рассказы, а потом заявлял, что он нам не верит.

Все наши попытки объяснить Робинзону сущность радиопередачи оказались безуспешными. Он бубнил свое:

— Не может этого быть. Вы надо мной смеетесь. Вы меня обманываете.

Такая тут меня злость взяла, что этот тип мне не верит, что я взял и… проснулся, — закончил свой рассказ борт-радист.

— Вполне правдоподобный сон, — рассмеялся один из офицеров. — Мне, признаться, только сейчас стало ясно, что я сам на месте приснившегося вам Робинзона отнесся бы, пожалуй, с таким же недоверием.

— А что ж в этом удивительного, — согласился с офицером один из полярников. — От детекторного приемника до хорошей радиолы и высококачественного телевизора прошло всего пятнадцать лет. За это короткое время мы постепенно привыкали ко всем чудесам радиотехники. Да и то многое так нас поражало, что казалось прямо невероятным.

СЕРДЦЕ ПРИЕМНИКА