Волшебная лампа генсека. Фюрер нижнего мира

— Почти. Благодаря нашей аппаратуре ваша судьба сложилась столь удачно, что вы легко прогулялись по болоту, а заодно предовратили кончину всей экспедиции. Правда, при этом ваше личное биомагнитное поле приобрело странные спектральные характеристики — я сужу по дробилинском записям — в нем объявился дополнительный источник возмущений.

— Я как-никак изрядно помандражировал, Михаил Анатольевич. Это ведь должно было отразиться на моей ауре?

Да, не очень-то ясно, в плюс или минус пойдут мне эти странности.

— Наверняка. Да, у вас и раньше имелись отклонения от обычных биомагнитных характеристик. Так же, как и у Роберта Юрьевича. Это лишь показывает, что вы выполняете какую-то задачу судьбы. Я товарищей вроде вас так и обзываю — «люди задачи». Только бы еще знать, что вам поручено свыше. Кстати, после ранения Сандомирского ваша аура — понравилось мне такое слово — утратила тот самый источник возмущений, а Роберт Юрьевич как раз его приобрел… Как, товарищ майор, вам это нравится с позиций мистики?

А ладно, чего мне стесняться, товарищ ученый тоже ведь с приветом.

— Ну, Михаил Анатольевич… это называется вселением беса. Кстати, демон вступил со мной в договорные отношения. Мы обменялись услугами, в частности он недурно попитался моими чувствами, а потом перебрался в Сандомирского. Наверное, Роберт Юрьевич не успел как следует поторговаться. Ну, как свежо предание?

— Верится вполне. Только непонятно, зачем демону, который пребывает как бы на более высоком энергоинформационном уровне, наши услуги?

— Ну, если вы у меня спрашиваете, то я что-нибудь, конечно, отвечу. Демону необходимы наши услуги, вернее наш энергоинформационный потенциал, потому что он чего-то недополучает на своем уровне. Потому что там он отверженный и изолированный, выключенный из того, что можно назвать предустановленной гармонией, а также рутинным порядком. Вот почему страстная демоническая личность так тянется к нам и даже откликается на наши просьбы.

Я охотно рассуждал на тему, достойную психушки и диагноза «вялотекущая шизофрения», и пока не знал, как из этого выпутаться. Я и по сей момент не верил во всяких бесов и джиннов, но мне инстинктивно не нравилась кавалерийская лихость ученого, и хотелось немножко попугать его.

— Михаил Анатрольевич, эти проклятые падшие духи, бесы, вампиры так и норовят прорваться к нам из-под замка, с «обратной стороны». Помните: «Печальный Демон, дух изгнанья, Летал над грешною землей»? А ваш институт сейчас помогает ему приземлиться. Ну, жуть появилась?.. Хотя, в общем-то, я пошутил.

— Я понял, — подтвердил неиспугавшийся Бореев. — И тоже вспомнил цитату: «Дух беспокойный, дух порочный, Кто звал тебя во тьме полночной?» Кто угодно, только не мы. Зато мы действительно заметили, что целый ряд метантропных матриц отторгается основными матричными группами, и сейчас пытаемся разобраться с такой загвоздкой. Впрочем, для нас это не готический роман, а обычная математика, если точнее — теория множеств…

Бореев вещал со светлым лицом, напоминая уже не бабушку-ягу, а дельфийскую пророчицу. Было видно, что нежность он испытывает только к теории множеств. Я попытался прервать поток умных слов.

— Кажется, ни в одном научном центре Запада подобные исследования не проводятся.

— Смею добавить, Глеб Александрович, и ни в одном институте СССР. Столь необычные, неортодоксальные для современной науки исследования могут вестись только под широким крылышком КГБ. И на условии, что мы в итоге выдадим то, чем можно насолить американцам.

— Пусть даже это «соленое» будет не вполне понятно и объяснимо с позиций официального естествознания?

— Пусть даже. На войне все приемы хороши. Нашему проекту хана угрожает лишь в том случае, если страна совсем обеднеет, или явится какой-нибудь реформатор и начнет резать расходы на госбезопасность. Впрочем, у Комитета, я думаю есть сбережения, да и всякие прогрессивные реформаторы могут появиться только из его чресел.

Ясна теперь лихость Бореева на фоне всеобщей малоподвижности. Та инстанция, которая блюдет повсюду идейную стерильность и одномерный порядок, поощряет самую крамольную — в научном плане, конечно, — работу. И потому, наверное, что наше большое коммунистическое дело требует окостенения в одних областях и бурления в других. Это разнообразие мне, пожалуй, нравится, так что отныне я снимаю всякие возражения.

— Михаил Анатольевич, мне известно от генерала Сайко, что намечается следующая поездка на «полигон», но возникают трудности с вашими представителями. Вы якобы не хотите больше отряжать своих умников с нами в поход.

— Генерал Сайко — один из зачинателей нашего проекта, но в нем сохранился несколько легкомысленный подход к ценному человеческому материалу. Он считает, что если из десяти потеряли девять — это плохо, а вот если из десяти одного — то уже нормально.

— Вы намекаете, Михаил Анатольевич, что даже у Сайко сохранился гэбэшный подход к кадрам?