Волшебная палочка

Дождиком называлось первое разученное мной музыкальное произведение.

– Не сплести кружевную салфетку, нитку не соткав! Вы уж потерпите, пожалуйста, пока Нюта учится, – искренне извинялась мама. – На днях приходите к нам в гости пить чай с малиновым пирогом.

Чаепитие в нашем доме было мероприятием частым, и, благодаря маминым стараниям и бабушкиным пирогам, соседи смирились с тем, что в их доме живёт музыкант. Так и говорили: «Анют, ты уж оправдай наши мучения. Стань известным пианистом». Постепенно быт с соседями наладился: и играть я стала на порядок лучше, и они привыкли к моим душевным поискам и каждодневным тренировкам.

В музыкальной школе, впрочем, как и в обычной, друзей у меня не было: за странности, несговорчивость и бойкий нрав меня не любили. Я отвечала ребятам взаимностью: мне не нравилось желание одноклассников приструнить меня, сделать обычной, «нормальной». Любому, даже мальчишкам, которые дергали меня за косы, я могла дать отпор. Я дёргала обидчиков за нос, за ухо или стопкой нот хлопала хулиганов по макушке. Слава Богу, в музыкальной школе совместных занятий было мало, и я не успевала со всеми перессориться. В обычной же школе от тесного общения не спрячешься: я не ладила с девчонками и дралась с мальчишками. Вскоре получила статус изгоя, над которым можно и нужно поиздеваться. За частые драки получала нагоняи от мамы.

– Ты же девочка! – возмущалась она. – Разве так можно?

– Он первый начал! – грозно топая ногой, протестовала я.

– Не отвечай, отойди в сторону, дождись взрослого. К тому же, Софья Михайловна сказала, тебе руки беречь надо, относиться к ним аккуратней, – мама показала на запястье. – Какое там аккуратней, – провела по пальцам, – когда на руках синяки и кожа содрана. Что Софья Михайловна завтра скажет? Заканчивай с драками! Слышишь?

Я слышала, но… Я ученица двух школ, и «это так организовывает» – хвастала мама перед подругами, а я твердила эту фразу, когда хотела двинуть Кольке Ивину по голове за то, что он выбросил мой портфель в мальчишеский туалет. Пытаясь вытащить портфель из уборной, я пропустила последний урок, за что сразу получила выговор. Но это были цветочки… Мальчишки, по сговору с девчонками, запирали меня в классе, выкидывали мой портфель из окна, рвали ноты, сваливали вину за чьи-то проделки, прятали верхнюю одежду и обувь. Какое-то время я терпела, но потом гнев овладевал мной, и меня несло, как тайфун, как ураган, как цунами. Я ничего не видела и не слышала. Тонкие руки и пальцы пианистки превращались в упругие ивовые ветки, которые с пылом и азартом раздавали хлёсткие удары направо и налево. Не знаю, чем бы всё закончилось, скорее всего, меня бы выгнали из школы, если бы наша одуревшая от выходок и баталий классная руководительница не ушла на заслуженный отдых. Ей на смену пришёл молодой преподаватель – Иван Сергеевич Костин. Учителем он был строгим, но справедливым, а человеком умным, добрым и ответственным. Однажды, застав наш класс в момент петушиных боёв, он устроил разбор «полётов» тут же. В тот день Иван Сергеевич договорился с директором о походе в музей и пришёл сообщить нам эту радостную новость. Он машинально поймал мой портфель, который, подобно ракете, запустили в пространство коридора, и, ошарашенный, замер. Затем энергично тряхнул головой, и полетели наши петушиные перья. Досталось всем, без исключения. В тот раз наш класс в музей не пошёл. Дружной толпой мы отправились убирать школьную территорию. С того дня меня никто больше не мучил и не обижал – Иван Сергеевич не позволял. Он всех организовал и занял делом, а конфликты разрешал, не дожидаясь их обострения.

Потом в наш класс перевелась девочка Соня, и у меня появился первый друг, точнее, подруга. Весёлая белокурая девчонка с курносым носом, усыпанным многочисленными точками, не обращала внимания на всеобщее мнение и первая предложила дружить. Мы быстро нашли общий язык и обросли схожими интересами: игры, книги, прогулки, музыка. На моё счастье, Соня любила музыку. Наш союз с каждым днём креп. Соня часто приходила ко мне в гости. Мы обсуждали полюбившиеся книги и музыкальные произведения. Я рассказывала ей о композиторах и музыкальных направлениях, она – о птицах, которых любила, и о физике, которой бредила. Ещё одним плюсом Сониной натуры было умение терпеливо относиться к чужим вкусам и интересам. Её абсолютно не трогало то, сколько раз я проигрывала одно и то же произведение. Она с умным видом отрывалась от своего дела, смотрела на меня и говорила:

– Анька, опять ты не стараешься! Мы так до ночи на улицу не выйдем.

Если моя тренировка затягивалась, она находила себе дело (лежала на диване с книжкой, разукрашивала картинку или помогала бабушке держать шерсть) и не донимала меня понуканиями. Она никогда не подлизывалась, говорила то, что думала. Одним словом, Соньку я обожала. Её появление в моей жизни походило на рождение первых цветов, на свежий ветер, на яркий рассвет. Она спасла меня от уныния и грусти, и я всем сердцем была ей за это благодарна.