На Ле-Шен спустился вечер. Начало темнеть. Арман сидел в большом кресле у окна и хмуро созерцал закат. О том, какое у него было настроение, не стоит даже и упоминать.
К нему бесшумно приблизилась Люти с подносом, на котором стоял большой бокал. От звука ее голоса он вздрогнул.
– Вот, я принесла тебе выпить холодненького. Может, это поднимет настроение.
Он молча повернулся и взял бокал, от которого исходил аромат крепкого рома.
Поставив поднос на столик, Люти опустилась на подушку, лежавшую рядом с креслом Армана, и взяла его за руку.
– Я так огорчена, – произнесла она мягко глубоким, низким голосом.
Он бросил на нее взгляд.
– Что же могло тебя огорчить?
Люти слабо улыбнулась ему в полумраке:
– Мне всегда грустно, когда ты в таком настроении. Такой мрачный, такой ожесточенный. Это ведь из-за англичанки, правда? Она очень красивая.
Арман осушил наполовину содержимое бокала одним длинным глотком.
– Допустим, ты права, но это все равно тебя не касается. – Он издал какой-то звук, отдаленно напоминающий смех. – Да и зачем мне нужна эта избалованная англичанка, которая, наверное, даже и представления не имеет, как вести хозяйство?
Улыбка Люти стала шире.
– О, молодой хозяин, ей и не надо это уметь, поскольку у тебя есть я. Она для другого. И ты это знаешь. Ведь знаешь, верно?
Арман устало улыбнулся:
– Люти, ты единственный человек, которому я разрешаю так с собой разговаривать. Почему я не сержусь на тебя за твою дерзость? А ведь следовало бы.
– Потому что я тебе как вторая мать, и ты прекрасно знаешь, что я всегда думаю лишь о том, чтобы тебе было хорошо. – Она говорила мягко, но уверенно. – Из-за чего ты так расстроился? Из-за девушки, или ты снова поссорился с отцом?
– Я полагаю, и то и другое. – Арман допил ром и протянул ей бокал. – Ты ведь знаешь, если бы Эдуард дал мне здесь полную свободу, я бы взял с этой земли вдовое больше. Одного хлопка сколько можно было бы собрать. А сколько выручить денег. Я мог бы ввести севооборот, чтобы не истощалась почва. Но на все мои предложения отец всегда отвечает отказом. У него совершенно отсутствует деловая жилка. Единственное, что он знает, – это как тратить деньги. И Жак почти такой же. С тех пор как мой брат вернулся с войны… Но что толку говорить об этом.
– Правда – то, что ты говоришь, – кивнула Люти. – Я сама это вижу. И все же тебе надо найти к отцу особый подход. А то ты всегда на него наскакиваешь, как молодой бычок, а это его только раздражает и восстанавливает против тебя.
Арман горько рассмеялся:
– Он был настроен против меня с самого начала. Задолго до всего. Ты же сама мне недавно все рассказала.
Люти тяжело вздохнула:
– Мне не следовало тебе говорить. Теперь я понимаю, что зря это сделала, но мне хотелось, чтобы ты знал правду. Я думала, если ты будешь знать, это поможет как-то справиться с ожесточением. Ты хотя бы будешь понимать причины. Но теперь я вижу, что пользы мало, это только еще больше прибавило в твою жизнь горечи.
Арман коснулся ее руки:
– Нет! Нет, Люти. Ты все делаешь правильно. Для меня очень важно знать правду. И мне действительно стало легче. Клянусь, это именно так. Ты и твоя мать – вы обе мне настоящие друзья, единственные в мире, и я обязан вам до конца своих дней. Твоя мать умерла, ее я уже никак отблагодарить не могу, но тебя, надеюсь, когда-нибудь удастся. Я дам тебе свободу. Если бывшим рабам будет разрешено здесь жить, ты останешься; в противном случае, опять же если у меня появится достаточно денег, я отправлю тебя куда-нибудь в безопасное место.
– Будем надеяться, что это когда-нибудь случится. – Она грустно улыбнулась. – Когда-нибудь, когда я уже не буду тебе нужна, когда у тебя будет кто-нибудь, например эта красотка, маленькая англичанка, которая станет присматривать за тобой…
Арман покачал головой:
– Боюсь, Люти, что как раз об этой англичанке, о которой ты говоришь, и речи быть не может. Она положила глаз на кое-кого другого в нашей семье, а ко мне не питает ни малейшего интереса.
– Ну и чудесно! – Люти всплеснула руками и поднялась на ноги. – Пойду приготовлю тебе ужин, хороший ужин. Пусть хоть вкусная еда немного тебя порадует.
Она бесшумно покинула комнату, оставив Армана снова созерцать надвигающуюся темноту, вспоминать нежные губы Ребекки и мягкую податливость ее тела.
– Фелис говорит, что это будет большой прием, – произнесла Ребекка, разглядывая в зеркале свою новую прическу. Зеркало стояло на туалетном столике в большой спальне, которую им с Маргарет отвели в особняке в Саванне. – Будет очень много важных гостей, и я слышала, как Эдуард говорил Жаку, что для него приготовлен большой сюрприз – особенный гость. Хотелось бы знать, кто это.