Миссис Соурпюсс накалывает на вилку оливку. Кончиком языка облизывает ее. Затем обнимает зеленый шарик губами и всасывает. Чтобы пережевать и запить виски с содовой. Она сидит бочком, опираясь о пол ладонью. Большой овальный бриллиант на пальце переливается синевой и вспыхивает белым пламенем. Приподнимает ногу, чтобы туфелькой постучать по моей подошве. Свет от ламп расходится веером по стенам. Золотые с синим и красным иконы в позолоченных рамах. Воздетые кресты. Головы святых. Фотографии и зарисовки храма Александра Невского. А у меня трусы совсем истлели в паху.
— У вас очень милая квартира.
— Гарри получает долю доходов с этого дома. Теперь, если верить моему адвокату, это моя доля. Я тут снесла уйму стен, которые понастроила его первая жена. Вкус у нее был — курам на смех. Дерьмо, а не вкус. Ну я и пригласила двух педиков. Плясали они тут, плясали, обили все тканями. Камин вот, видите, обложили синей и белой плиткой. Вроде ничего получилось. Вон там висят шары из зеленого стекла, так они в них напихали настоящих рыбацких сетей. Это, говорят, изящный морской стиль. А стены, говорят, в наши дни полагается затягивать тканью. В наши дни. Какие такие дни, черт его знает. Через месяц они мне заявляют, что наступает весна, и ни один человек, который хоть что-то собой представляет, не допустит, чтобы его застукали в зимних стенах. Ну, я с ними согласилась. Начали они сбивать штукатурку до самых кирпичей. Все лето корячились. Теперь, говорят, у вас это выглядит как осенний сплав леса в Новой Англии. В конце концов я велела к чертовой матери убрать все со стен, заштукатурить их и выкрасить в оранжевый цвет.
— Вышло очень красиво.
— Налейте себе еще виски, Корнелиус.
— Спасибо. А вам.
— Да. Дополна. Я, наверное, могла бы сказать, что у меня есть все, о чем мечтает большинство женщин. Я почему-то всегда была уверена, что создана для красивой жизни. И уж во всяком случае не для той, какую вела моя мать. Она все гладила в подвале, гладила. А потом поднималась наверх и накрывала нашей лучшей скатертью стол к воскресному обеду. С ума можно спятить от скуки. Я с пяти лет все время пыталась удрать из дому. В шестнадцать выскочила замуж и тут же развелась. В семнадцать опять вышла. Сидела в жуткой норе, дыра дырой, пока Вилли пытался заработать на жизнь, играя в футбол, а зарабатывал только очередной перелом переносицы. Мы с ним никуда не выходили. Он не позволял мне завести друзей или пригласить кого-нибудь в гости. И вот однажды, ровно в три часа смертельно скучного дня. Сижу, читаю журнал. Помню каждый предмет, бывший тогда на столе. Пачку ньютонок. Стакан молока. Читаю, значит, что поевши свеклы, станешь писать розовым. Это и было самым интересным, что меня ожидало в жизни. Ну я и слопала две свеклы, которые собиралась почистить. Да заодно уж едва початую коробку печенья. И вот, переворачиваю страницу. А там орава каких-то олухов и дурацкая моторная лодка на тропическом острове, которым владеет некий хмырь. У него еще собственное поле для гольфа и гидросамолет. И девки дуют на пляже мятный сироп. И я сказала, задерись оно все конем, если я не уйду отсюда и не пойду туда. Быстро-быстро. Так я и сделала. И вот, добралась, и до старости еще далеко, и видит бог, мне здесь хорошо. По крайней мере, я надеюсь, что дальше будет лучше. Как только я покончу со всеми этими чертовыми неприятностями. Потому что совершенно невозможно понять, в безопасности ты, наконец, или нет. Вот как сегодня. Детективы уходят. Появляется Вилли. А они мне обходятся в сотню долларов за день. Хотя это, в общем, недорого, если сравнить с расходами Гарри, у которого в восьми штатах сидела в дюжине, примерно, отелей ровно дюжина сучек и все в очень дорогих люксах. Как раз сейчас они оттуда съезжают. Я каждой из них сама позвонила. Сообщила приятную новость. Что больше им ничего не обломится. Все на выход. Потому как отламывать теперь буду я. И знаете, милый мальчик. Я вам вот что хочу сказать. Впрочем, господи-боже, для чего я все это рассказываю. Что в этом поймет счастливое дитя, вроде вас. Хотя мне кажется, что вы все понимаете. Судя по тому, как вы сидите молча и слушаете. Лучше бы я была сиротой, как вы.
Миссис Соурпюсс привстает. Чтобы сменить пластинку в проигрывателе. На котором изысканными буквами написано: Стромберг Карлсон. Поднимает руки, изогнувшись, проезжается бедрами по полу. Глядя на Кристиана, у которого торчит из рта половинка последнего бутерброда. Опуская левую руку, она вытягивает правую, а после снова взлетает левая, покачиваясь, будто змея. Непонятно, чего теперь делать с набитым ртом. Жуй давай. В такт музыке.
— Я хочу вас кое о чем спросить, Кристиан. Я совсем ничего про вас не знаю. Вы, случаем, не женаты.
— Нет.