Волшебная сказка Нью-Йорка

— Поясничную часть и грудную клетку. Лица почти не пострадали. Плевральную полость нам пришлось восстанавливать. Тут есть своего рода мораль, Кристиан. Впрочем, не знаю. Такого рода напасти повергают меня в изумление. Даже то, что выпестывает человек, способно его погубить. Но по большей части совершаемые в этом городе убийства представляют собой акты непосредственного осуществления правосудия. В девяноста девяти процентах случаев люди просто-напросто получают воздаяние за собственную грубость. Вот в чем причина убийств, Кристиан. В невежливости. И может быть, мне следует рассказать вам кое-что. Всего через несколько дней после погребения вашей жены. Я случайной увидел вас. Помогающим крупной и полной цветной женщине пройти с покупками через дверь. А потом вы еще постояли, держа дверь открытой. Люди проходили через нее один за другим. И никто даже не кивнул вам и не сказал спасибо. Но вы все равно держали ее. Как человек, слишком воспитанный, чтобы захлопнуть дверь перед чьим-то лицом. Мне не хотелось навязывать вам свое общество, иначе я непременно подошел бы, чтобы пожать вашу руку.

— Я что-то ничего такого не помню, мистер Вайн. Вы уверены, что это был я.

— Это были вы. У меня почти безупречная память на лица, живые и мертвые. И кстати о лицах. Эти ваши снимки в гробу уже принесли значительные результаты. Директор Рочестерского бюро сказал, что ему еще не приходилось видеть подобного классического благородства, присущего одновременно и гробу, и усопшему. Со времени публикации рекламы заказы у нас возросли на пятьдесят процентов.

— Что же, я очень этому рад, мистер Вайн.

— Говорю вам, Кристиан, здесь у нас перед вами открывается очень почтенное будущее.

Вайн поводит плечами и шеей. Тугие сверкающие белизной манжеты рубашки. Булавка с жемчужиной в черном шелковом галстуке с маленькими пурпурными стрелами Спортивного клуба. Он совсем недавно подстригся. Кладет поверх стола вытянутые руки. Складывает ладони, скрещивает наманикюренные пальцы. Наклоняется вперед. Голос торжественен и мягок.

— Кристиан, я прихожу сюда в такое же утро, как это. В мир и молчание. К музыке и мечтам. К людям и их печалям. Они обступают меня. Как будто собственная моя смерть день за днем дарует мне утешение. Сердца скорбящих раскрываются, чтобы принять в себя горе. Пока тело покоится здесь. Жизнь ушла из него. Иногда — загубленная ненасытной женой. Мое же утешение в том, чтобы вернуть разрушенному лицу что-то от его детской невинности, от грез и упований. Разгладить оставленные тревогами борозды. Старческие морщины вкруг глаз. Порою я в них вижу детей. И мне не раз случалось плакать над ними. Печаль — это уединенный сад. Обнесенный высокими каменными стенами. И я никогда не покину его.

— Я понимаю вас, мистер Вайн.

— Не думаю, Кристиан. Но хочу, чтобы поняли. И чтобы когда-нибудь вы отдали этому служению всего себя целиком.

— Наверное, вас бы порадовало, если бы я поработал в студии.

— Да, Кристиан, разумеется.

— Я бы, пожалуй, попробовал. Если мне позволят сделать все самому. С моим собственным усопшим.

— Я предоставлю вам такую возможность.

— О'кей, мистер Вайн.

— Да, кстати, Кристиан, я и не знал, что вы член Спортивного клуба.

— Я получил членство за достижения в боксе. Когда учился в школе.

— Вы боксируете.

— Да, сэр.

— Что ж, я был бы не прочь иногда поспаринговаться с вами, Кристиан. Я тоже немного боксировал, когда служил на флоте.

— В любое время, сэр.

— При условии, хоть мне и не хочется портить вам настроение, что это будет не то время, за которое я вам плачу. Вы обладаете множеством дарований, Кристиан. Все, о чем я вас прошу. И это не так уж много. Просто будьте на высоте. Сможете.

— Да, сэр. Смогу. Я в этом уверен.

— Хорошо.

В среду хоронили чету усопших, вышибленных на тот свет огромным вязом. Фриц, чьи черные волосы разделял посередине пробор, отдавал мне приказы таким тоном, точно боялся, что в один прекрасный день я могу отнять у него работу. Сотрясался от кашля, в легких его что-то ухало. Готовая реклама похоронных услуг. Давясь, зашелся над крылом лимузина, то еще утешение для членов семьи. А я, прежде чем отчалить в Асторию, прокрался в кабинет мисс Мускус, намереваясь стянуть у нее несколько бумажных носовых платков. Там она меня и застукала. Подкралась в своем коричневом платье почти вплотную. Персиковая кожа ее покраснела до помидорных тонов. Она недавно выщипала брови, чтобы придать лицу нечто египетское. На шее бусы из поддельного жемчуга. У меня в кулаке ком бумажных салфеток, у нее — карандаш, которым она в меня ткнула. Отчего мгновенно вздулась спереди пола пиджака. Вздутие, впрочем, опало, как только она открыла рот.

— Вы позволили себе отвратительно грязную шутку.

— О чем вы говорите, мисс Мускус.

— Вы знаете, о чем. Я не доносчица, но если вы собираетесь все отрицать, да еще воруя у меня носовые платки, я немедленно отправлюсь к мистеру Вайну. И вы знаете, чем это кончится.

— Ну хорошо. Это сделал я.

— Зачем. Все, что я хочу знать. Зачем.