— Я кругом виноват, мистер Вайн. О боже ты мой. Меньше всего я хотел повредить вашему бизнесу.
— Я в этом уверен, Корнелиус. Я уверен. Но такое может случиться со всяким. Вы положили душу и сердце, чтобы сделать все наилучшим образом. Джордж говорил мне об этом. А вместо благодарности услышали злобную ругань. Никто из нас не питает к вам недобрых чувств.
Глаза Вайна. Они пронизывают вас. Сквозь все наслоения, живые и мертвые. Проникая в каждую мысль, какая у вас рождается. Смешную и печальную, серьезную или веселую.
— И кстати, Корнелиус, не могли бы вы мне сказать. Как бы мне к чертям собачьим отогнать от восточного филиала этого малого с плакатами. Утверждает, будто он ваш друг и будет ждать, пока вы не выйдете. И каждый проклятущий день у него новый плакат. О'кей, я уже понял. Вы предпочли бы, чтобы его оставили в покое.
— Пожалуй, что так, мистер Вайн.
— Ну, хорошо. Как-то так получается, что людей мягких и любящих становится все меньше и меньше. Это как с формой уха. Ухо прекрасной женщины. Вы знаете, оно понемногу исчезает. Я желаю вам удачи, Корнелиус. У меня такое чувство, что когда-нибудь ваше имя будет у всех у нас на устах. И надеюсь, я смогу тогда без излишнего самообольщения сказать, что мы с вами были друзьями. Я конечно не знаю, Кристиан. Но мысль об этом представляется мне бесценной.
15
Корнелиус Кристиан задумчиво бредет по улице, удаляясь от вест-сайдского отделения Вайна. Глядя на солнце, чьи лучи заливают широкую, длинную, многолюдную авеню. Грузовики, легковушки, автобусы, ждущие зеленого света. Стоит среди людей, собирающихся на переходах. Легко выглядеть симпатичным в таком море уродливых лиц.
Кристиан замедляет шаг. Большая картинка в окне банка, улыбающийся мужчина, прикованный цепью к яйцу. Над которым веет сине-бело-красный, в звездах и полосах флаг нашей страны. Поверх снующих голов и лиц. По коим Вайн, как он уверяет, способен прочесть всю жизнь человека. Когда проходит трупное окоченение и наступает вторичная дряблость. А вот и кафе-автомат. Выпей стакан молока и съешь кусок яблочного пирога, пока тебя раздирает тревога. Насчет того, как теперь отыскать работу.
Смуглая грязная ладонь ложится на руку Кристиана. Потрепанный прохожий в наглухо застегнутом пиджаке. Синий с белыми молниями заляпанный супом галстук свисает наружу. Мятые в трещинах башмаки. Открывает рот, показывая темно-красные десны и желтые зубы.
— Друг, десятью центами не поделишься.
— Извини, не поделюсь.
— Всего-навсего десять. Что тебе, жалко что ли.
— Самому нужны.
— Ну ладно, хоть честно ответил. Но мне, правда, нужны десять центов.
— Зачем.
— Чашку кофе купить.
— Извини.
— Друг, ну сделай доброе дело, почувствуешь себя хорошим человеком.
— Этого чувства мне итак хватает.
— Друг, поверь, если бы я мог с тобой чем-нибудь поделиться, я бы поделился.
— Ладно. Поделись со мной историей твоей жизни.
— Зачем.
— Затем, что я за нее плачу.
— А с чего ты взял, что я ее продаю.
— Нужны тебе десять центов или не нужны.
— За историю моей жизни я возьму двадцать.
— О'кей, пусть будет двадцать.
— Друг, на что тебе история моей жизни.
— А на что тебе двадцать центов.
— Чтобы купить чашку кофе и булочку.
— Ну, а я хочу услышать историю твоей жизни, в надежде, что у меня от нее волосы встанут дыбом.
— Ты чего, приятель, извращенец что ли какой. Как хочешь, но за такое я возьму доллар.
— Получишь два четвертака.
— Это что же, пятьдесят центов за всю мою жизнь. Да она, может, целого состояния стоит.
— Ладно, до свидания.
— Эй, постой минутку, мистер, давай так, ты мне четвертак, а я тебе скажу, где я родился.
— Нет, мне нужна вся история твоей жизни.
— У меня, может, на рассказ целый час уйдет.
— Я подожду.
— Да и народу здесь слишком много, чтобы стоять, пока я тебе буду рассказывать.
— О'кей. Давай зайдем в кафе. Куплю тебе чашку кофе.