Волшебник из Гель-Гью

Грин прочел письма раз, второй, отложил их, как откладывают спорные, еще не прояснившиеся рукописи, и возбужденно заходил по комнате. Человек – Александр Степанович Грин – был доволен и счастлив, изумлен и взволнован. Художник А. С. Грин был в смятении, переполохе и тревоге. Личное письмами не задевалось вовсе, но творческое было залито огнем таинственных молний и озарено громом, получившим цвет, вес и запах. Всё то сюжетное и сказочное, что свойственно было его дарованию, неожиданно получало фундамент и оправдание. Крышу, окна и украшения дома нужно было возводить своими силами.

«Талант не пальма, – записал в эту ночь Грин. – Талант, скорее, яблоня. Кто же я? Я вишневое дерево – разлапое, тонкое, нежное».

Всю ночь Грин не ложился спать. И не притрагивался к последнему письму – к тому, которое принес ворон после того, как вышла жена из комнаты. В семь утра будильник залился неистовым звоном. Грин прошел в кухню, вымыл лицо и руки, поставил на керосинку чайник с водой. Приготовил стол для работы. Решительно взял письмо в квадратном бледно-зеленом конверте, развернул, прочел.

«Елене Семеновне Хмельницкой в собственные руки.

Дорогая Леночка!

Здравствуй, милая, роднуся моя!

Ты уже знаешь подробности исчезновения всего нашего семейного архива. Это до того удивительно, неправдоподобно и, прямо скажу, произошло, как в книжке сказок Андерсена, что я и ума не приложу. Идти в заявлять кому-нибудь я не в состоянии, – потребуют подробностей, начнут спрашивать, ну, а как я, безухая и безъязычная, выйду из положения? К полицейским властям ходил наш милый Алексей Иваныч Королев, сосед и добряк. Ему ответили там, что ничего по этому поводу предпринять не могут; дескать, ворон – птица, и его за покражу не арестуешь и не допросишь. Странно только для меня, что после окончания ремонта колокольни нашей церковки (а ей что-то около двухсот лет с половиной) ворона никто больше не видел. Так и скрылся, загадочная птичья душа, невесть где и куда, с пакетом всей нашей переписки, а было в ней фунтов десять, если не двенадцать.

Весь маленький в тихий наш Новгород говорит об этой истории. Нянька моя Евлампия деньги принялась зарабатывать, в подробностях рассказывая, как влетел в окно ворон, как схватил пакет, лежавший наверху бюро, и вылетел, крылом разбив стекло в галерее. Смотри – он и к тебе прилетит!

Приходи сегодня к нам обедать. Гастроли мои и Катюшины начнутся в сентябре, сперва в Христиании, потом нас повезут в Стокгольм, а оттуда в Гельсингфорс. Жду, приходи, приходи! Честное слово, жутко и не по себе от этой истории.

Захвати с собою краски и холст. У меня на столе такой букет, что ты ахнешь. Прислали из Петербурга, а от кого – не знаю.

Целую, обнимаю, жду. Пойдет дождь – пришлю дрожки.

Твоя Вера. 19 августа 1910 года.»

Вечером Грин решил уехать куда-нибудь из Петербурга. На сутки, на три дня, на неделю, чтобы отдохнуть, обдумать, найти равновесие.

Глава двенадцатая