Волшебник из Гель-Гью

Ослепительное предчувствие толкнуло Грина под локоть, сказало ему: «Беги!» Он не смел ослушаться. Раскрылась дверца, и на панель ступила глухонемая. Увидев Грина, она мгновенно закрыла глаза рукой. Грин встал рядом с нею. Он мог бы заплакать сейчас.

Белые холодные лепестки падали на Веру Суходольскую и Александра Грина. Он отвел ее руку, сказал:

– Здравствуйте! Не уходите! Родная!

По движениям его губ она поняла то, что он сказал. Она вспомнила августовский вечер в Летнем саду. Она сравнила живое лицо Грина с той фотографической карточкой, что стояла у нее на столике. Что говорит этот человек? Глухонемая рассмеялась. Грин спрашивал:

– Вы живы? Что же было?

Она, к счастью для него, не могла объяснить ему этого. Она приоткрыла рот, пальцем дотронулась до кончика языка и рассмеялась. Она показала ему снежинку, севшую на кончик указательного пальца в перчатке: затейливый рисунок, ему уже начали подражать строители домов, украшавшие орнаментом фасады и стены на лестницах. Глухонемая указала на себя, взяла Грина под руку и широким просторным жестом осенила падающий снег.

Расставшись с глухонемой, он почувствовал себя одиноким и никому не нужным, ибо слишком много сил отдано было размыканию этого чудесного знакомства, чересчур много тайн связано с разгадкой некой простейшей вещи; так много сил ушло на разгадывание себя самого в тусклом зеркале времени, что дальнейшее продолжение знакомства потребовало бы от Грина убийства в себе писателя, самоубийства лучших свойств его драгоценного таланта.

Он решил не ходить в цирк. Он мог теперь когда угодно посетить глухонемую, – вот ее визитная карточка, на ней адрес: Съезжинская улица, 4. Всё вдруг стало просто, буднично и только интересно.

– Плыл, боролся с волнами и течением, доплыл, высадился на берег, а на нем обычная трава, мокрая галька и зарегистрированные господином Бремом птицы.

Так рассуждал он вслух, не желая знать, слушают его и смеются над ним или смеются над ним к не слушают. Ему хотелось без конца идти и и.тги, он знал, что сегодня он не устанет, что сегодня он в состоянии пройти сорок – пятьдесят верст и выпить ведро крепчайшего вина, а потом сесть за работу и написать отличный рассказ о том, как человек, всю жизнь тосковавший по раю, заскучал в нем.

Снег вьется, неслышно звенит и тяжко падает. Мороз в девять градусов помогает ему сохранить и цвет и форму надолго. Небо в облаках, они движутся решительно и быстро, как в театре.

ВОТ Я И ЗНАКОМ С ГЛУХОНЕМОЙ.

Как нелепо пустынно Марсово поле. Здесь должен быть сад, и посредине его, узким коридором, асфальтированная дорога. Слева березы, справа липы, желтые казармы Павловского полка над купами зелени предстанут глазу продолжением неба.

Трамвайные пути между Летним садом и березовой рощей зазвенят согласно с веселым шумом деревьев. Лебяжью канавку засыпать. Превратить ее в один сплошной цветник. Двадцать четыре клумбы, каждая посвящается одному виду цветов. До чего же красиво! Квадратная клумба с белыми розами. Круглая – с красными. Клумба восьмиугольная – с левкоями. Двенадцать фонтанов, шесть прудов. Раковина для оркестра, вся перевитая плющом. Он зацветает белыми колокольчиками.

ВОТ Я И ЗНАКОМ С ГЛУХОНЕМОЙ. ИМЯ ЕЕ – ВЕРА.

В Летнем саду поставить бюсты писателей, поэтов. По, Лонгфелло, Байрон, Теннисон, Андерсен, Вальтер Скотт, Гофман, Перро, Гауф, Гюго, Лермонтов, братья Гримм, Жуковский, Диккенс, Твен, Шекспир, Мериме, Грин…

Что? Грин?

– Да, и мой бюст. Вот я могу помочь городу благоустроиться, я в состоянии украсить его, преобразовать, переделать, ибо я человек Большой Доли. Но художников не призывают к подобной практической работе. Вот еще: лавочные вывески уродуют дома. Фасад дома должен быть освобожден от вывесок. В крайнем случае, на оконном стекле магазина будет сказано, чем тут торгуют. Часовая мастерская не нуждается в вывеске – будильник на витрине произносит: здесь меня чинят и чистят. Не требуют вывесок аптека, магазины обуви и одежды. Прекрасен дом без вывесок. Тротуары следует расширить. Дорогу залить цветным асфальтом. Представьте себе темно-зеленую дорогу Невского!

ВОТ Я И ЗНАКОМ С ГЛУХОНЕМОЙ. ЗАВТРА ОНА ВЫСТУПАЕТ В ЦИРКЕ. Я НЕ ПОЙДУ В ЦИРК.

На небе открылось голубое оконце. Серебряный луч стремглав ударил Грина в висок.

Дворники – молодой и старый – трудились над тем, чтобы поднять и прикрепить к дому над подъездом огромную металлическую букву «Н» с двумя палочками под нею. В некий царский день эта первая буква имени императора всероссийского должна быть иллюминована полсотней электрических лампочек.

Дворник молодой перевязал букву веревкой, сказал «хорош» и, забравшись на лестницу, вместе с дворником старым принялся тянуть пудовую тяжесть вверх.

«Упадет!» – подумал Грин и – угадал: с высоты семи-восьми аршин и буква и корона над нею тяжко ударились о землю.

Дворники сошли вниз и принялись ругаться, разглядывая покривившуюся букву и сильно помятую корону.

– Упала, братцы, – сказал Грин. – Значит, так тому и быть. Значит, пора! Не понимаю только, чем вы недовольны.