Волшебник Изумрудного города

— Как же тебе не стыдно обманывать? — с упрёком спросила Элли.

— А что значит — обманывать? Меня сделали только вчера, и я ничего не знаю...

— Откуда же ты узнал, что у тебя в голове солома, а у людей — мозги?

— Это мне сказала одна ворона, когда я с ней ссорился. Дело, видишь ли, Элли, было так. Сегодня утром поблизости от меня летала большая взъерошенная ворона и не столько клевала пшеницу, сколько выбивала из неё на землю зёрна. Потом она нахально уселась на моё плечо и клюнула меня в щёку. «Кагги-карр! — насмешливо прокричала ворона.— Вот так чучело! Толку-то от него ничуть! Какой это чудак-фермер думал, что мы, вороны, будем его бояться?..»

Ты понимаешь, Элли, я страшно рассердился и изо всех сил пытался заговорить. И какова была моя радость, когда это мне удалось. Но, понятно, у меня сначала выходило не очень складно. «Пш... пш... пшла прочь, гадкая! — закричал я.— Не... не... не смей клевать меня! Я прт... шрт... я страшный!» Я даже сумел ловко сбросить ворону с плеча, схватив её за крыло рукой. Ворона, впрочем, ничуть не смутилась и принялась нагло клевать колосья прямо передо мной. «Эка, удивил! — сказала она.— Точно я не знаю, что в стране Гудвина и чучело сможет заговорить, если сильно захочет! А всё равно я тебя не боюсь! С шеста ведь ты не слезешь!» — «Пшш...пшш... Пшла! Ах я, несчастный! — чуть не зарыдал я.— И правда, куда я годен? Даже поля от ворон уберечь не могу».

При всём своём нахальстве та ворона была, по-видимому, добрая птица,— продолжал Страшила.— Ей стало меня жаль. «А ты не печалься так! — хрипло сказала она мне.— Если бы у тебя были мозги в голове, ты был бы как все люди! Мозги — единственная стоящая вещь у вороны... и у человека!» Вот так-то я и узнал, что у людей бывают мозги, а у меня их нет. Я весело закричал: «Эй-гей-гей-го! Да здравствуют мозги! Я себе обязательно их раздобуду!..» Но ворона очень капризная птица, и она сразу охладила мою радость. «Кагги-карр!..— захохотала она.— Коли нет мозгов, так и не будет! Карр-карр!..» И она улетела, а вскоре пришли вы с Тотошкой,— закончил Страшила свой рассказ.— Вот теперь, Элли, скажи: можешь ты дать мне мозги?

— Нет, что ты! Это может сделать разве только Гудвин в Изумрудном городе. Я как раз сама иду к нему просить, чтобы он вернул меня в Канзас, к папе и маме.

— А где это Изумрудный город и кто такой Гудвин?

— Разве ты не знаешь?

— Нет,— печально ответил Страшила.— Я ничего не знаю. Ты же видишь, я набит соломой и у меня совсем нет мозгов.

— Ох, как мне тебя жалко! — вздохнула девочка.

— Спасибо! А если я пойду с тобой в Изумрудный город, Гудвин обязательно даст мне мозги?

— Не знаю. Но если Великий Гудвин и не даст тебе мозгов, хуже не будет, чем теперь.

— Это верно,— сказал Страшила.— Видишь ли,— доверчиво продолжал он,— меня нельзя ранить, так как я набит соломой. Ты можешь насквозь проткнуть меня иглой, и мне не будет больно. Но я не хочу, чтобы люди называли меня глупцом, а разве без мозгов чему-нибудь научишься?

— Бедный! — сказала Элли.— Пойдём с нами! Я попрошу Гудвина помочь тебе.

— Спасибо! — ответил Страшила и снова раскланялся.

Право, для чучела, прожившего на свете один только день, он был удивительно вежлив.

Девочка помогла Страшиле сделать первые два шага, и они вместе пошли в Изумрудный город по дороге, вымощенной жёлтым кирпичом.

Сначала Тотошке не нравился новый спутник. Он бегал вокруг чучела и обнюхивал его, считая, что в соломе внутри кафтана есть мышиное гнездо. Он недружелюбно лаял на Страшилу и делал вид, что хочет его укусить.

— Не бойся Тотошки,— сказала Элли,— он не укусит.

— Да я и не боюсь! Разве можно укусить солому? Дай я понесу твою корзину. Мне это нетрудно: я ведь не могу уставать. Скажу тебе по секрету,— прошептал он на ухо девочке своим хрипловатым голосом,— есть только одна вещь на свете, которой я боюсь.

— О! — воскликнула Элли.— Что же это такое? Мышь?

— Нет! Горящая спичка!

Домики попадались всё реже, плодовые деревья совсем исчезли. Страна становилась безлюдной и угрюмой.

Путники уселись у ручейка. Элли достала хлеб и предложила кусочек Страшиле, но он вежливо отказался:

— Я никогда не хочу есть. И это очень удобно для меня.

Элли не настаивала и отдала кусок Тотошке; пёсик жадно проглотил его и стал на задние лапки, прося ещё.

— Расскажи мне о себе, Элли, о своей стране,— попросил Страшила.

Элли долго рассказывала о широкой канзасской степи, где летом всё так серо и пыльно и всё совершенно не такое, как в этой удивительной стране Гудвина.

Страшила слушал внимательно.

— Я не понимаю, почему ты хочешь вернуться в свой сухой и пыльный Канзас.

— Ты потому не понимаешь, что у тебя нет мозгов,— горячо ответила девочка.— Дома всегда лучше!

Страшила лукаво улыбнулся.

— Солома, которой я набит, выросла на поле, кафтан сделал портной, сапоги сшил сапожник. Где же мой дом? На поле, у портного или у сапожника?

Элли растерялась и не знала, что ответить.

Несколько минут сидели молча.

— Может быть, теперь ты мне расскажешь что-нибудь? — спросила девочка.

Страшила взглянул на неё с упрёком: