Волшебник Хуливуда

В тишине, наступившей после разведки и первого, оказавшегося вполне удачным, сражения, они лежали рядышком на спине, прислушиваясь к стуку собственных сердец и к шуму машин за окном.

– Похоже на звук прибоя, – сказала она.

– Мне тоже так кажется.

– Тебе было хорошо?

– Что?

– Ты мне ничего не сказал.

– А я никогда не говорю и не спрашиваю об этом.

– Даже о том, не слишком ли быстро вертится земля?

– Только если мне кажется, что произошло землетрясение.

А на самом деле Свистуну было так хорошо, тепло и уютно, что хотелось расплакаться.

– Ты помнишь человека из закусочной? – внезапно спросил Свистун.

Он не видел, но отлично представлял себе, как она наморщила лоб, припоминая.

– Помню. Домоправительница из дома Кении Гоча описала именно того человека, которого я видела в закусочной.

– Ну и?

– Ну и что? Хотя погоди-ка. Я поняла. Увидев в закусочной мужчину с черной косичкой и алой ленточкой, я вспомнила, что он попадался мне на глаза и раньше. Но не смогла вспомнить, когда и где.

– А сейчас припоминаешь?

– В хосписе. Я прошла мимо него по коридору рано утром. И решила, что он пришел кого-нибудь проведать.

– Рано утром?

– Если кто-нибудь из пациентов при смерти и есть время вызвать родных или близких друзей, мы так и поступаем, происходит ли это в приемные часы или в неприемные. Я увидела его в коридоре хосписа, а потом в ресторане и, прежде чем узнала, мне пришло в голову, что для человека совершенно естественно навестить кого-нибудь с утра, а потом завернуть в ближайшую закусочную. Должно быть, я подумала об этом полубессознательно – подумала и сразу же забыла. А тебе ведь тоже не кажется, что он зашел навестить умирающего, не правда ли?

– Мне кажется, что именно он это и сделал. А потом вернулся за вещами Гоча.

– Господи, мир совсем сошел с ума, – вздохнула Мэри.

Где-то в глубине ночи Свистуну приснилось – или почудилось, что приснилось, – будто женский голос нежно напевает ему на ухо:

"… и чудеса его любви,
и чудеса его любви,
и чудеса, и чудеса его любви".

Напевали это на мотив какой-то рождественской песенки, но какой именно, он так и не вспомнил.

Глава двадцатая

– Я никогда не утверждал, что разговаривал с Кении Гочем, – объяснил Риальто Айзеку Канаа-ну, усевшись с ним по разные стороны стола в одном из следственных кабинетов голливудского участка.

Канаан подал в голливудский участок запрос о том, чтобы некоего Майка Риальто задержали без предъявления обвинения, пока у самого Канаана не появится шанс побеседовать с ним; но тут детектив к собственному изумлению узнал, что Риальто уже пользуется гостеприимством одной из здешних камер предварительного заключения.

Риальто вызвали на допрос в шесть утра, едва растолкав. Ночь он провел на трех наваленных друг на дружку тюремных матрасах и на его одежду перешел запах пропитавшей их рвоты.

– Если ты не разговаривал с Кении Гочем, то о чем же ты тогда рассказал Лаббоку и Джексону?

– Я сказал им, что, когда вошел в палату, Кенни Гоч – человек, которого я даже не знаю и которого посетил только в порядке одолжения другу, – лежал на боку, свернувшись в клубок…

– В позе эмбриона?

– … подтянув колени… верно, в этой самой позе. Насколько я понимаю, люди принимают ее перед смертью.

– Но не всегда из них при этом фонтанирует кровь. Я хочу сказать, у них не всегда оказывается перерезанным горло.

– Да, я знаю. Это я знаю. Вполне может быть, что он как раз в эти мгновения испускал дух. Я ведь не знал, что у него в горле лезвие. Лежит отвернувшись и не шевелится, – только и всего.

– И ты перевернул его на спину?

– Строго говоря, даже не перевернул. Я прикоснулся к его плечу. Потеребил его немного: вдруг, думаю, проснется. Он издал какой-то звук. Вот я и решил, что, может, стоит помочь ему перевернуться на спину. И я этак осторожно потряс его за плечо и потянул на себя, а он взял, да и перевернулся. Повернулся ко мне лицом…

– Выходит, он был еще жив.

– Нет, погоди. Этого я как раз не знаю. Ты хоть понимаешь, о чем я тебе толкую? В ногах у него валялась подушка, она могла послужить рычагом, так что достаточно было легкого прикосновения, чтобы он перевернулся. А когда он перекатился на спину, я решил, что он смотрит, кто я такой. Потому что глаза у него были полуоткрыты. Ну, и как бы ты поступил на моем месте? Я хочу сказать: не дожидаться же было, пока он моргнет или что-нибудь в этом роде.

Риальто понесло, и он сам понимал это. Но он так невероятно обрадовался, увидев Канаана, не только знакомого, но, можно сказать, и приятеля, что его понесло – и теперь он уже не мог остановиться. Канаан с безучастным видом, но вроде бы предельно внимательно слушал его, время от времени кивал, хмыкал или вставлял словечко, чтобы подбодрить его, но Риальто не требовалось и этого. Единственное, о чем он мечтал, было то, что Канаан не задаст вопроса, на который ему, Риальто, не хотелось отвечать – относительно истории, о которой Свистун посоветовал ему начисто забыть.