Много лет привольно жил он на острове, где под ногами у него, среди битого камня, костей и пыли, были разбросаны золотые панцири и рассыпаны изумруды; он лелеял своих детей, похожих на гигантских черных ящериц, которые играли среди разрушенных домов и учились летать, прыгая с высоких утесов. Здесь он подолгу сладко спал на солнце, и ни один голос, ни один парус не тревожил его сон. Он уже состарился. Сейчас ему трудно было даже шевельнуться, чтобы противостоять мальчишке-магу, хрупкому и ничтожному врагу. Но даже от одного только взгляда на волшебный жезл старый дракон чувствовал невыносимую боль и дрожал от ярости.
— Бери любые девять камней из моей сокровищницы, — сказал он наконец совсем другим голосом, с присвистом и поскуливанием, а его длинная челюсть жалко отвисла. — Самые лучшие, какие выберешь. А потом уходи.
— Не нужны мне твои камни, Йевауд.
— Что случилось с людской алчностью? В старину, на севере, люди так любили яркие камешки… Я знаю, что тебе нужно, волшебник. Ты тоже боишься за свою жизнь, и я могу предложить тебе безопасность. Потому что мне ведомо, как тебе спастись. Некий ужас гонится за тобой по следу. Я могу назвать его имя.
Сердце Геда бешено забилось у него в груди, и, крепко стиснув свой жезл, он замер так же неподвижно, как дракон. Мгновение понадобилось Геду, чтобы побороть эту внезапную, ошеломившую его надежду.
Но он пришел сюда не для того, чтобы торговаться. Победить дракона он мог, лишь сохранив преимущество. Ему нельзя было терять свою власть над ним, что могло бы произойти, прими он услугу, предложенную драконом.
— Я пришел не за этим, Йевауд.
Когда он произносил имя дракона, у Геда возникало ощущение, что он держит на тоненьком поводке это гигантское существо, с каждым разом все туже и туже затягивая удавку на чудовищной глотке. Он чувствовал в драконе и древнюю злобу, и вековое знание человеческих слабостей; взгляд дракона продолжал притягивать взгляд Геда, так что ему по-прежнему приходилось остерегаться драконьих зеленых глаз. Он видел стальные когти, каждый длиной в локоть, видел твердую, как камень, шкуру, чувствовал опаляющее дыхание и знал, что в любое мгновение дракон может дохнуть на него пламенем, затаившимся у него в горле. И тем не менее тонкий поводок не рвался и продолжал затягиваться все туже.
Снова заговорил Гед:
— Йевауд! Поклянись своим именем, что ни ты, ни твои сыновья никогда не будете летать к Архипелагу.
Из пасти дракона внезапно со страшным гулом вырвался яркий огонь, и чудовище прохрипело:
— Клянусь моим именем!
После этого на острове все стихло, и Йевауд поник огромной головой.
Когда он снова поднял ее, волшебника не было, лишь далеко на востоке виднелась белая точка паруса, удалявшегося к плодородным и богатым драгоценностями островам внутренних морей. Старого Пендорского дракона обуяла ярость, и он поднялся, круша башни крепости туловищем и бешеными ударами расправленных крыльев, которые целиком закрывали сверху маленький городок. Но данная им клятва связывала его, и никогда больше он не прилетел на Архипелаг.
6. Бегство
Но сначала следовало вернуться в Нижний Торнинг и рассказать островитянам о схватке с драконами. Гед вернулся домой спустя пять дней после того, как покинул остров. Встречать волшебника пришла половина населения общины; люди приплыли кто на веслах, кто под парусом и окружили его, глядя во все глаза и стараясь ни слова не пропустить из его рассказа. Он рассказал им, как победил драконов, но некоторые не поверили:
— Где это слыхано, чтобы человек мог убить дракона или заставить его отказаться от своих намерений? Что, если он просто…
— Замолчи! — грубо оборвал его староста общины, который знал, как и многие другие, что волшебники иногда рассказывают истину намеками и иносказаниями, иногда вообще не могут говорить правду. Но если колдун рассказал все честно и откровенно, значит, все так и произошло. Таковы законы их ремесла.