Волшебник Земноморья. На самом дальнем берегу. Том 2

— Откуда я знаю? Разве я видел? Оно — не на Лорбанери. Я искал его много лет, целых четыре года, да нет, пять лет, искал в темноте, ночью, закрыв глаза, и все время слышал, как он зовет: «Иди, иди ко мне». Но я не смог прийти. Я не повелитель волшебников, который может рассказывать про дороги во тьме. Но там есть место, ще тоже можно попасть на свет, под солнце. Вот этого и не могли понять Мильди и моя мать. Они не хотели смотреть в темноту. Потом старик Мильди умер, а моя мать потеряла разум. Она забыла наговоры, которые мы применяли во время окрашивания, и от этого тронулась в уме. Она хотела умереть, но я говорил ей: подожди. Подожди, пока я найду то место. Там должно быть такое место. Если мертвый смог вернуться в мир живым, то, значит, в мире должно быть такое место, где это возможно.

— Неужели кто-то из мертвых вернулся к жизни?

— Я думал, ты знаешь про такие вещи, — заметил Собри после паузы, искоса глядя на Ястреба.

— Я пытаюсь разузнать про это.

Собри промолчал. Маг неожиданно посмотрел на него прямым и властным взглядом, хотя его слова были сказаны мягким тоном:

— Ты что же, хочешь открыть способ, как жить вечно, Собри?

Собри минуту не отводил глаз, выдерживая взгляд мага, потом

спрятал в ладонях свою лохматую буро-рыжую голову и принялся слегка покачиваться взад и вперед. Похоже, что он принимал такую позу, когда что-то пугало его. А находясь в таком состоянии, он ничего не говорил и не понимал. Как они будут жить с этим Собри день за днем, неделя за неделей, в восемнадцатифутовой лодке? То же самое, будто в твое тело вселилась еще одна душа, да еще и больная...

Ястреб прошел на нос, встал рядом с Арреном и, опершись одним коленом о гребную скамью, вглядывался в бледно-желтый вечер. Он сказал:

— У этого человека нежная душа.

Аррен ничего не ответил и, выдержав паузу, холодно спросил:

— Что такое Обехол? Никогда не слышал этого названия.

— Для меня это тоже всего лишь точка на карте, не больше... Смотри туда: подруги Гобадрона!

Огромная топазовая звезда в южной части неба теперь стояла выше, чем прежде, а под нею, только-только поднявшись над морем, сияли белая звезда слева и голубоватая справа; вместе они образовали треугольник.

— Как их называют? — спросил Аррен.

— Учитель Имен не знает. Может быть, у людей, которые живут на Обехоле и Веллогии, есть для них имена. Я не знаю. Мы теперь вступаем в странные, чужие моря, Аррен, моря под символом Завершения.

Мальчик не ответил; во взгляде его, устремленном на яркие безымянные звезды, сквозила непреклонная ненависть.

По мере того, как они день за днем плыли все дальше и дальше на запад, тепло южной весны все больше согревало воду, а небо было ясным и синим. Но Аррену казалось, что в воздухе накапливается какая-то тяжесть, а свет пропитан унынием и лишен радостного блеска, как будто проходил через какое-то очень чистое стекло. Когда он плавал, вода в море казалась тепловатой, и он не ощущал после купания прежней свежести. Их пища, состоявшая главным образом из соленого мяса и рыбы, была совсем безвкусной. Нигде и ни в чем не чувствовалось ни свежести, ни яркости, разве по ночам, когда на небе пылали звезды, такие огромные и лучистые, каких прежде Аррену не доводилось видеть. Он мог часами лежать и смотреть на них, пока не засыпал. Засыпая, он попадал во власть снов, и всегда ему снилась та пустошь, или яма, или какая-то долина, окруженная со всех сторон крутыми утесами, или длинная дорога, уводящая куда- то вниз под тяжелым низким небом; и всегда там светил тусклый свет, и страх наполнял все существо, и безнадежными были усилия выбраться оттуда.

Он ни разу не рассказал об этих снах Ястребу. Теперь он вообще не говорил с ним ни о чем сколько-нибудь важном, лишь о разных мелких ежедневных происшествиях, каких немало случалось в их плавании. И Ястреб, из которого и раньше трудно было вытянуть слово, теперь обычно молчал.

Аррен сейчас понимал, какую глупость совершил, вверив и тело, и душу этому беспокойному, скрытному человеку, который в своих поступках руководствовался мгновенными порывами и не делал никаких усилий, чтобы направить свою жизнь в нормальное русло или хотя бы спасти ее. Теперь магом завладело настроение сродни обреченности: Аррен считал, что у него просто не хватает духу признать свое поражение — поражение волшебства как великой силы, дающей ему власть над людьми.