Волшебники Гора

— «Что Ты для Мило?» — внезапно спросила меня Убара, — продолжила моя рабыня. — Я, не удержавшись, заплакала и сказала: «Ничто, Госпожа! Я для него — пустое место, Госпожа!». Тогда Убара спросила меня: «Как же тогда получилось, что именно Ты принесла это послание? Держи голову в прежнем положении!». «Мой владелец, Аппаний, назначил меня личной рабыней Мило, — объяснила я, — обслуживать его, убираться в его комнате, выполнять его поручения, и так далее». «А ещё спать у его рабского кольца?» — язвительно спросила она. «Нет, Госпожа, — заверила её я, — он отсылает меня спать на циновку, в углу его комнаты, и мне не разрешается оставить то место до утра!» «Абсурд!» — не поверила мне Убара. «Нет, Госпожа!» — попыталась настаивать я. «Ты хочешь сказать, что он никогда не трогал тебя так, как мужчины трогают женщин?» — уточнила она. «Нет, Госпожа!» — подтвердила я. «И Ты ожидаешь, что я в это поверю?» — спросила женщина. «Но это так, Госпожа!» — поспешила заверить её я. Я задрожала под её злым взглядом и добавила: «Я для Мило всего лишь ничего не значащая рабыня-служанка». И вдруг она закричала на меня: «Но тебе самой хотелось бы большего!». «Пожалуйста, не заставляйте меня говорить об этом!» — заплакала я, а она, посмотрев на меня сверху вниз, засмеялась. О, Господин, как тот смех ранил меня! Как унижена я была этим звуком! «Не смей разевать рот на то, что не положено тебе по статусу, — прошипела она мне, — глупая маленькая рабыня». «Простите меня, Госпожа» — взмолилась я. Вот почему она была столь жестока ко мне, простой рабыне, Господин?

— Продолжай, — бросил я ей, не обращая внимания на её возмущение.

— «У тебя слишком короткие волосы» — заметила Убара. «Да, Госпожа, — сказала я, и пояснила: — Я работала в поле». Однако она мне не поверила: «Ты слишком привлекательна, — сказала женщина, — чтобы тебя отправили в поля». «Я была наказана, — объяснила я. — Я подала пагу одному из гостей моего хозяина, недостаточно подогрев её». «Глупая рабыня» — прокомментировала она. «Да, Госпожа» — признала я. «Значит, после того как Ты отработала своё наказание в поле, тебя вернули в дом и назначили в услужение к Мило?» — уточнила она. «Да, Госпожа» — ответила я. «Держи голову в прежнем положении, — напомнила мне Убара, и снова спросила: — И Мило никогда не трогал тебя?». «Нет, Госпожа» — заверила я её. «Интересно» — протянула она. «Боюсь, что все его мысли посвящены только одной женщине» — намекнула я ей. «О?» — удивилась Убара. «Да, Госпожа, — поспешила заверить её я. — И я боюсь, что это ей, причём ей одной принадлежит его сердце». «И кем может быть эта женщина?» — осведомилась она. «Возможно, Госпожа сама может догадаться» — ушла я от прямого ответа. «Он — дурак, раз совершил такую глупость, написав мне это письмо» — внезапно заявила женщина, касаясь своих одежд в том месте, где она спрятала послание. Я, конечно, не ответила ей, Господин, но Мило совсем не дурак!

— Понятия не имею, дурак он или нет, — усмехнулся я, — знаю только, что этого письма не писал.

— Верно, — согласилась Лавиния.

— Продолжай, — понукнул я рабыню.

— Потом Убара спросила меня, единственные ли мы, кто знает об этом послании, в том смысле, что Мило, я и она. «Думаю да, Госпожа» — ответила я ей. «Тогда, — сказала она, — возможно, мне нужно отрезать твой язык, а затем заживо содрать с тебя кожу».

— Она не сделает этого, — поспешил я успокоить свою рабыню, — ведь она нуждается в тебе как в посреднике.

— Я надеюсь, что Господин не ошибается в своём предположении, — покачала головой Лавиния.

— Я в этом уверен, — улыбнулся я.

— Это, как мне кажется, подтверждается её последующими словами о том, что сама она не совершит такой глупости, и не станет писать никаких писем.

Я понимающе кивнул, и моя рабыня продолжила:

— Через некоторое время Убара сказала мне: «Ты можешь опустить голову». «Спасибо, Госпожа» — ответила я. «Я думаю, тебе не хотелось бы, чтобы наш безумный, опрометчивый мальчик Мило, был сожжён заживо, не так ли?» — спросила меня она. Я вздрогнула и сказала: «Я хочу надеяться, что Госпожа примет во внимание, что это повреждение ума связано с её легендарной красотой, даже мысль о которой может зажечь в сердцах бедных мужчин огонь любви, и будет готова снизойти до жалости, согласившись рассматривать столь смелый поступок с некоторой мягкостью». Убара улыбнулась, и я решилась продолжать: «Ведь нельзя же обвинить утро в том, что оно блистает в свете солнца, или прилив за то, что он притянут лунами, или масло за то, что оно не может не загореться, если к нему поднесли огонь?» «Возможно, Ты права, — сказала она, — тщеславное, надменное животное!».

— Продолжай, — кивнул я.