Волшебники из Капроны

Тут Тонино рассмеялся и вытер руку о штаны. И, когда он теперь протянул ее Бенвенуто, тот поднялся, выгнулся, встал на все четыре лапы и, мурлыча, к ней потянулся. Тонино даже осмелился погладить Бенвенуто, который сделал несколько кругов вокруг него, выгибая спинку и мурлыча, — совсем как самые маленькие и самые ласковые котята в Казе Монтана. От гордости и радости Тонино невольно расплылся в улыбке. По тому, как Бенвенуто двигал хвостом — величественными и сердитыми рывками, — было ясно, что ему вовсе не так уж нравится, когда его гладят. Но он терпел, и это тем более было честью.

Так-то лучше, говорил Бенвенуто. Он переместился к голым ногам Тонино и улегся на них коричневым мускулистым ковриком. Тонино продолжал его гладить. Тогда из одного конца коврика вылезли колючки и больно прошлись по бедрам Тонино. Бенвенуто по-прежнему мурлыкал. Примет ли это Тонино должным образом, интересовался он, как знак того, что оба они, мальчик и кот, — часть знаменитейшего в Капроне дома, который, в свою очередь, является частью совершенно особенного государства среди всех итальянских государств.

— Я это знаю, — сказал Тонино. — Поэтому-то я и думаю: замечательно, что я... А мы на самом деле такие особенные?

Конечно, промурлыкал Бенвенуто. И если Тонино даст себе труд повернуться и посмотреть на Собор, он поймет почему.

Тонино послушался. Повернулся и посмотрел. Огромные мраморные полушария куполов возвышались среди домов в конце Корсо. Тонино знал, другого такого здания нигде нет. Высокий-превысокий, белый, золотой, зеленый, Собор словно плыл в воздухе. А на вершине самого большого купола солнце освещало могучую золоченую фигуру Ангела, стоявшего там с распростертыми крыльями и золотым свитком в руке, которым, казалось, он благословлял всю Капрону.

Ангел, сообщил ему Бенвенуто, стоит там в знак того, что Капрона останется цела и невредима, пока все капронцы будут петь песню Ангела. Эта песня содержится в свитке, который Ангел принес прямо с неба первому герцогу Капроны, и обладает чудесной силой. Благодаря ей удалось прогнать Белую Дьяволицу, и Капрона стала великой. С тех пор Белая Дьяволица рыщет вокруг Капроны, пытаясь в нее вернуться, но пока капронцы поют песню Ангела, ничего у нее не получится.

— Я знаю, — сказал Тонино. — В школе мы поем «Ангела» каждый день. — И это вернуло его мысли к самому главному в его беде: — Меня заставляют учить эту историю — и все такое прочее, — а я не могу, потому что все это уже знаю, вот и не выучивается, как им надо.

Бенвенуто вдруг перестал мурлыкать. Он сильно дернулся, потому что пальцы Тонино задели один из комков в его свалявшейся шерсти. Все еще подрагивая, он довольно резко спросил Тонино, неужели ему не пришло в голову объяснить учителям, что он все это знает.

— Ой, прости! — поспешил Тонино убрать свои пальцы. — Понимаешь, — принялся он оправдываться, — они все равно говорят: надо учить так, как у нас положено, иначе как следует не выучить.

Ну, Тонино, конечно, виднее, как тут поступать, сказал на это Бенвенуто все еще сердитым тоном. Только вряд ли есть какой то смысл в том, чтобы учить одно и то же дважды. Кошка ни за что на таком не настаивала бы. А вообще, им пора возвращаться в Казу Монтана.

— Наверно, пора, — вздохнул Тонино. — А то они там будут беспокоиться.

И, взяв Бенвенуто в охапку, встал с парапета.

Бенвенуто такое обращение понравилось. Он замурлыкал. Но это не имело отношения к тому, тревожатся ли Монтана или нет. У него совсем другое было на уме. Тетушки, верно, как раз готовят обед, а Тонино будет куда легче, чем Бенвенуто, стянуть кусочек телятинки.

Вот оно что! Тонино рассмеялся и, когда они двинулись вниз по ступеням к Новому мосту, сказал:

— Знаешь, Бенвенуто, ты будешь чувствовать себя куда приятнее, если дашь мне выстричь из твоей шерсти комки и позволишь пройтись по ней гребешком.

Бенвенуто заявил, что каждый, кто попытается прикоснуться к нему гребнем, отведает всех когтей, какие только у него есть.

— А щеткой?

Бенвенуто сказал, что об этом он подумает. Тут-то и встретила их Лючия. К этому времени она в поисках Тонино обошла всю Капрону и была уже вне себя от злости. Но при виде лукавой скособоченной физиономии Бенвенуто, смотревшей на нее из объятий Тонино, остыла: сказать ей было почти нечего.

— Мы опоздаем к обеду, — проговорила она.

— Не опоздаем, — отозвался Тонино. — Хватит даже времени, чтобы добыть Бенвенуто телятины: ты постоишь на стреме, а я стащу кусок.

— Верно, Бенвенуто это все и придумал, — вскинулась Лючия. — Это что? Начало взаимовыгодных отношений?

Можно и такие слова употребить, сказал Бенвенуто.

— Можно и такие слова употребить, — сказал Тонино Лючии.