Тем временем, Квентин и Элис с неуклонно убывающим энтузиазмом корпели над своими выпускными научными проектами. Элис пыталась отделить фотон и заставить его замереть на одном месте в попытке воспрепятствовать движению скорости света. Она соорудила для него мудрёную ловушку из дерева и стекла, хитро переплетавшуюся с запутанным клубком магии цвета индиго. Но, в конце концов, никто из них не был уверен, попал фотон в неё или нет, и не мог понять, каким образом в этом удостовериться. Элис украдкой призналась Квентину, что и сама не совсем уверена, и искренне надеялась, что преподаватели так или иначе с этим разберутся, так как она начала сходить с ума. После недели бурных споров, которые так и не привели ни к какому результату, было решено поставить Элис самый низкий проходной балл и покончить с этим.
Для своего проекта Квентин запланировал полет на луну и обратно. Весьма дальновидно он рассчитал, что доберётся до неё за пару дней прямым маршрутом, а после приключения в Антарктиде он ни капли не сомневался в своих тепловых заклинаниях. (Несмотря на то, что и они не были его специализацией. Он решил на неё забить). Да и сама задумка носила особенный романтический, лирический оттенок. Ясным влажным весенним утром он взмыл в небо у Моря, провожаемый Элис, Грэтхен и ещё парочкой физкидов-подлиз. Защитные чары образовали вокруг него прозрачный пузырь. Звуки исказились, а зелёная лужайка и улыбающиеся лица его доброжелателей вытянулись в сюрреалистично-линзообразном изгибе. Земля, по мере его отдаления от неё, постепенно из бескрайней матовой равнины превращалась в уменьшающуюся светящуюся голубую сферу. Свет проплывавших мимо звёзд вместо мерцавшего приобретал холодный стальной оттенок.
Спустя шесть часов пути невидимой рукой ему неожиданно сжало горло, а в уши будто вонзили стальные когти. Глаза были готовы выскочить из орбит. Он задремал, и его самодельный космический пузырь начал разрушаться. Квентин как безумный дирижер размахивал руками в темпе
Он изменил курс. Решил отсидеться где-нибудь, притворившись, будто совершил свой полёт на луну. Быть может, ему бы удалось стрясти с Лавлэди немного лунной пыли, предъявив её в качестве доказательства. Воздух снова разогрелся. Небо посветлело. Квентин расслабился, ведь его наполнила смесь облегчения и стыда. Внизу снова простирался привычный ему мир: детально обозначенное побережье, вода, по текстуре напоминающая чеканный металл, манящий коготь Кейп-Кода.
Тяжелее всего было прийти тем вечером, на два дня раньше срока, в зал с натянутой робкой ухмылкой в духе «да-да, я облажался» на его обгоревшем докрасна лице. После ужина он взял у Элис ключи и уединился в общей гостиной старост, где выпил огромное количество хереса. Потягивая его в полном одиночестве напротив окна, за которым сгустилась темнота, он, наблюдая в нём лишь своё собственное отражение, рисовал в воображении ленивое течение 1 удзона и холодный весенний дождь, питавший его. Элис занималась в своей комнате. Все остальные спали, за исключением одной закрытой вечеринки, отчаянно шумевшей в каком-то крыле, от которой время от времени отделялись пьяные парочки и группки студентов. Окончательно добитый алкоголем и жалостью к себе, в предрассветный час Квентин осторожно направился в свою комнату, взбираясь по спиральным ступенькам мимо бывшей комнаты Элиота. Слегка покачиваясь, он отхлебнул прямо из бутылки хереса, которую прихватил на обратном пути.
Он ощущал опьянение, уже переходящее в похмелье, ту вызывающую тошноту неврологическую алхимию, что обычно случается во время сна. Его желудок был переполненным, вздутым из-за гниющих внутренностей. Образы людей, которых он предал, покинули его сознание и сейчас стояли перед ним. Его родители. Джеймс. Джулия. Профессор Марч. Аманда Орлофф. Даже мертвый старенький мистер Как-его-там, который должен был провести с ним собеседование на приём в Принстон. Они все смотрели на него с равнодушием. Ему было некуда падать ниже.