Волшебница Колдовского мира (пер. А. А. Смирновой)

Осторожно взглянув, я увидела, что впереди уже лежит девственный снег. На его поверхности были следы других саней.

Видимо, мы приближались к цели. Теперь я должна быть особенно внимательной, разыгрывая роль сломленной пленницы. Чем дольше я смогу притворяться, что нахожусь в беспамятстве, тем больше узнаю об этом народе, потому что, судя по следам полозьев, мой захватчик был не один, просто его товарищи ехали впереди.

Собаки бежали по склону в долину, где деревья казались темными пальцами на крепком и чистом снегу, хотя солнце уже село, оставив в небе несколько светлых полос.

Из долины донесся дружный лай, и собаки, которые везли меня, отвечали в полный голос.

Это был лагерь, как я заметила, а не место постоянного жительства, как, например, у зеленого народа. Хотя уже стемнело, я увидела между деревьями палатки, хитроумно поставленные таким образом, что деревья составляли их часть. Я вспомнила рассказ Кемока о том, как он останавливался у моховиц, жилища которых огораживались мхом, свисавшим с ветвей старых деревьев. Но здесь стены были не из мха, а из шкур, разрезанных на полосы и сплетенных в полотнища, гибкие и удобные в обращении. Они висели, создавая неправильной формы комнаты, центром которых были деревья. Костер горел перед входом снаружи, а не внутри.

У каждой палатки находились, яростно лая, по три-четыре собаки. Люди вышли посмотреть на причину такого шума. Насколько я могла судить при слабом свете, все эти люди имели тот же цвет кожи и те же черты, что и мой захватчик, так что трудно было сказать, племя это или семейный клан. Когда сани остановились на опушке леса, люди подошли ближе, и я сочла за благо прикинуться, что все еще не пришла в себя.

С меня сдернули покрывавшие меня меха, подняли и отнесли туда, где запах кухни смешивался с запахом свежих шкур, собак и чужих тел. Меня бросили на кучу чего-то, что прогнулось достаточно мягко для моего болевшего тела, но не избавившего меня от добавочной болезненной встряски. Я услышала разговор, почувствовала тепло и даже увидела свет через закрытые веки: видимо, кто-то поднес к моему лицу факел. Во время моего путешествия я каким-то образом потеряла шапку, так что мои волосы растрепались.

Чьи-то пальцы потянули их, повернув мою голову, и я услышала взволнованные восклицания, как будто моя внешность их удивила.

В конце концов меня оставили в покое, и я лежала, боясь пошевельнуться, и внимательно прислушивалась, чтобы узнать, есть ли кто-нибудь здесь рядом. Если нет, мне бы очень хотелось осмотреться.

Я начала мысленный счет до пятидесяти, до ста — и тогда рискнула открыть глаза, не шевелясь и не поворачивая головы.

Может быть, даже такой ограниченный обзор поможет мне оценить моих захватчиков.

Я досчитала до сотни, потом из осторожности еще до сотни и затем решилась.

К моему счастью, люди племени при осмотре повернули мою голову к отверстию палатки, так что я могла кое-что увидеть.

Я лежала на куче мохнатых шкур, положенных на свежесрубленные ветки, еще достаточно гибкие, чтобы создать некоторый комфорт. Направо стояло несколько ящиков, тоже покрытых шкурами, очищенными от меха, и разрисованными когда-то яркими узорами, теперь уже потускневшими и осыпавшимися. Я не нашла ни одного знакомого мне символа.

По другую сторону двери висела рама с зарубками, в которые были с наклоном вставлены узкие полки. Они были завалены мешками, деревянными ящиками и посудой, хорошо сделанной, но без декоративных узоров. Там же висело два охотничьих копья.

Освещение, при котором, я все это видела, привело меня в изумление. Из центрального шеста тянулись к сторонам палатки два шнура, на них висели полосы тонкого материала, похожего на самый лучший шелк, какой иногда привозили из-за моря рейдеры салкаров. В этой газовой сетке запутались мириады крошечных насекомых, причем не мертвых, которые остаются в паутине, а живых. Каждое насекомое было искоркой света, так что все вместе они освещали палатку — не так ярко, как я привыкла, но достаточно, чтобы все видеть.

Я с удивлением осматривалась. В это время вошел чужак и увидел мои открытые глаза. Злясь на свою глупость, я состроила испуганное лицо, и завертелась, как бы желая убежать, но не имея к этому возможности.

Он встал на колени возле моего ложа критически и оценивающе оглядел меня, затем грубо просунул руку под мою куртку, так что я не могла ошибиться в его намерениях. Теперь мне не надо было разыгрывать страх; я и в самом деле испугалась.

Играть роль покорной самки я больше не могла и не собиралась без борьбы позволить ему сделать то, что он хотел сделать. Я тщетно наклоняла голову, чтобы вцепиться зубами в его руки, которые теперь рвали мою куртку и тунику под ней. Затем подняла колени и старалась ударить его.

Похоже, он рассматривал это как игру, и она ему нравилась. Он присел на пятки, и его ухмылка обещала мне большее зло, чем я могла ожидать. Вероятно, ему хотелось продлить мое унижение, потому что он не продолжал своих действий, а сидел и смотрел на меня, как бы обдумывая следующий шаг и предвкушая заранее то, что он сделает.