Волшебница Шалотт и другие стихотворения

У Фрэнка Аллена, под Рождество,
Покончив с фантами и всех девиц
(Уже ушедших) перецеловав,
Сидели мы одни: я, пастор Холмс,
Поэт Эверард Холл и сам хозяин —
Вкруг чаши пуншевой, почти пустой,
И разговор вели не торопясь —
О том, что праздник Рождества померк
Иль выродился в скучный ритуал
Пустых забав; а я, уставши днем
Выписывать восьмерки на пруду,
Где пару раз так треснулся об лед,
Что выбил звезды, — малость задремал
И смутно слышал, как, входя в азарт,
Священник то хвалил епископат,
То геологию бранил в сердцах,
И наконец, когда я вновь проснулся,
Гудел про общий недостаток веры:
«У нас еще осталось кое-что,
Но за границей — голо; нет основы,
Чтоб за нее держаться». Фрэнк, смеясь,
Похлопал Эверарда по плечу:
«Я за него держусь». А Эверард:
«А я — за эту пуншевую чашу».
«Ну, да, — заметил я, — еще в колледже
Мы знали за тобой такой талант;
Но у тебя был и другой — к стихам,
Что вышло из него?» — «Как, ты не знаешь? —
Воскликнул Фрэнк. — Он сжег свою поэму:
Король Артур, в двенадцати частях».
И, отвечая на вопрос безмолвный,
Добавил: «Он сказал, что эта тема
Стара, а истина должна ходить
Одетою по современной моде.
Ты сам его спроси. По мне, поэма
Была вполне недурственная». — «Вздор! —
Отрезал Холл. — Кому нужны легенды
О героических веках? То время
Ушло, как мамонт. До которых пор
Жить в долг у старины? Моя поэма
Была гомеровским неверным эхом,
Мякиной, годной только для огня».
«Но я одну из песен, — молвил Фрэнк, —
Успел спасти из пламени. Уверен,
Ее черед настанет. Пусть лежит,
Как леденцы имбирные для Холмса».
Фрэнк засмеялся. Я же, полусонный,
Вдруг уши навострил, как жеребец,
При скрипе яслей: Холл был знаменит
У нас на первом курсе. Я взмолился,
И рукопись была принесена.
Поэт отнекивался для порядка,
Потом с пренебреженьем взял тетрадь
И стал, растягивая «о» и «а»,
Гудеть стихи. И вот что получилось.

Г. Кружков

MORTE D’ARTHUR