Волшебница Шалотт и другие стихотворения

XI

Calm is the morn without a sound,
Calm as to suit a calmer grief,
And only thro’ the faded leaf
The chestnut pattering to the ground:

Calm and deep peace on this high wold,

And on these dews that drench the furze,
And all the silvery gossamers
That twinkle into green and gold:

Calm and still light on yon great plain

That sweeps with all its autumn bowers,
And crowded farms and lessening towers,
To mingle with the bounding main:

Calm and deep peace in this wide air,

These leaves that redden to the fall;
And in my heart, if calm at all,
If any calm, a calm despair:

Calm on the seas, and silver sleep,

And waves that sway themselves in rest,
And dead calm in that noble breast
Which heaves but with the heaving deep.

XI

Как тихо, Господи, вокруг!
Такая тишь среди полян,
Что, если падает каштан,
Слой листьев поглощает звук.

Тишь в поле. Зябкою росой

Калины каждый лист омыт;
И паутину золотит
Зари осенней луч косой.

Тишь в воздухе, ни ветерка;

Недвижный лес день ото дня
Пустей. И в сердце у меня
Покой и мертвая тоска.

Тишь, как туман, у ног течет,

Равнина дышит тишиной
И хочет слиться с пеленой
Холодных мутно-серых вод.

Над океаном — тихий бриз;

И в той груди навек покой,
Которую лишь вал морской
Колышет мерно вверх и вниз.

Г. Кружков

LIV

Oh yet we trust that somehow good
Will be the final goal of ill,
To pangs of nature, sins of will,
Defects of doubt, and taints of blood;

That nothing walks with aimless feet;

That not one life shall be destroy’d,
Or cast as rubbish to the void,
When God hath made the pile complete;

That not a worm is cloven in vain;

That not a moth with vain desire
Is shrivell’d in a fruitless fire,
Or but subserves another’s gain.

Behold, we know not anything;

I can but trust that good shall fall
At last - far off - at last, to all,
And every winter change to spring.

So runs my dream: but what am I?

An infant crying in the night:
An infant crying for the light:
And with no language but a cry.

LIV

О да, когда-нибудь потом
Все зло мирское, кровь и грязь,
Каким-то чудом истребясь,
Мы верим, кончится добром.

У каждого — свой верный шанс;

Ничто не канет в никуда,
Как карта лишняя, когда
Господь закончит свой пасьянс.

Есть цель, невидимая нам:

Самосожженье мотылька
И корчи в глине червяка,
Разрезанного пополам —

Все не напрасно — там, вдали,

Где нет зимы и темноты,
(Так мнится мне) для нас цветы
Неведомые расцвели…

Но кто я, в сущности, такой?

Ребенок, плачущий впотьмах,
Не зная, как унять свой страх
В кромешной темноте ночной.

Г. Кружков

LXVII