Волшебно-сказочные корни научной фантастики

Евгений Неёлов ВОЛШЕБНО-СКАЗОЧНЫЕ КОРНИ НАУЧНОЙ ФАНТАСТИКИ

Памяти моей сестры

Татьяны Михайловны Неёловой

Предисловие

В последние десятилетия в связи с новыми успехами советской фольклористики возрос интерес к традиционной проблеме фольклорно-литературных взаимосвязей. Увеличивающееся число публикаций, обострение споров, проведение специальных дискуссий, — все это свидетельствует о том, что проблема «фольклор и литература» сегодня привлекает пристальное внимание и фольклористов, и литературоведов.

В работах, обобщающих новые искания в области фольклорно-литературных взаимосвязей,[1] не случайно подчеркивается особая важность фольклорной сказки в становлении и развитии литературы, в «формировании повествовательных письменных жанров»,[2] обусловленная в конечном счете ее ролью в рамках самого фольклора. Эту роль в полном объеме впервые показал А. С. Пушкин, который, по словам М. К. Азадовского, видел в сказках «как бы синтез всех элементов фольклора».[3]

В современной науке проблема «сказка и литература» активно изучается в нескольких направлениях. Во-первых, роль фольклорной сказки уже достаточно подробно рассмотрена именно в становлении, генезисе литературы. Например, Е. М. Мелетинский отмечает «исключительное значение сказки и сказочности (включая сюда и мифологический фон) для формирования романа».[4] Это значение столь велико, что «сказка есть, собственно говоря, фольклорный эквивалент средневекового романа».[5]

Во-вторых, исследователи обращают внимание на роль фольклорной сказки в становлении творческого метода писателей-реалистов и обусловленные этим методом проявления сказочности в тех или иных их произведениях.[6]

Наконец, в-третьих, сказку иногда рассматривают как своеобразную праформу многих явлений не только древней, но и новой и новейшей культуры, считая, что «вечная форма сказки касается вечно человеческого».[7] Такой подход, в отличие от двух первых, строго говоря, лежит уже за пределами интересов собственно фольклористики и литературоведения, ибо при этом сказка истолковывается в расширительном смысле: не как исторически обусловленный жанр фольклора, а как некий вечный универсальный символ. Поэтому, скажем, когда исследователь утверждает, что «в своей поэтике создатели эпопеи находились во всех временах, пользовались всеми фольклорными жанрами, но смотрели на жизнь сквозь этику и эстетику сказки»,[8] он, вероятно, прав, если сказку понимать в «вечном» смысле, но, безусловно, неправ, если рассматривать ее с позиций фольклористики.

Из работ, рассматривающих сказку как исторически обусловленный конкретный фольклорный жанр, становится ясно, что литературная судьба народной сказки связана с ее своеобразным растворением в различных литературных формах. Литература постепенно освобождается от первоначальной фольклорной жесткости, строгой жанровой обусловленности и подчиняет каноны фольклорной сказки творческому воображению писателя. Правда, фольклорный жанр берет реванш, порождая литературную сказку, но в целом литература, тесно связанная с фольклором еще в средние века, в дальнейшем постепенно уходит и отходит от чистых сказочных форм, что наблюдается и в самом жанре литературной сказки, в которой постепенно накапливаются качества и свойства, принципиально отличающие ее от сказки фольклорной.[9]

Однако этот процесс исследован еще недостаточно. Поэтому возникает вопрос: имеет ли он универсальный характер?

Иногда на него отвечают утвердительно. Так, У. Б. Далгат в монографии «Литература и фольклор» пишет: «Напомним, что воздействие устного народного творчества в литературно неорганизованной системе ограничивалось со стороны устойчивой приверженности к традиционным сюжетам, схематизма в их интерпретации, предрешенности развития конфликтов, полярности в расстановке героев, стабильности их характеристик, описательности образов, однозначности их поведения в ущерб изображению внутренней жизни — т. е. того традиционно-устойчивого “алгоритма”, который преодолевается только зрелой литературой».[10]