Волшебное дуновение

– Я сделаю тебе веер, лучший веер, какой ты только можешь вообразить, маленькая лгунья. Только скажи: кто ты? Кто твой хозяин?

Кукла безмятежно молчала.

Вам снятся цветные сны?

Кто-то, не помню – давно, ещё в детстве – уверил меня, что цветные сны видят одни сумасшедшие. И в глубине души я должна была признать себя таковой – мне ведь снятся только цветные. Всегда – лишь цветные. С тех пор я спрашиваю у всех: какие сны вы видите?

И выясняется, что цветные. Или никаких.

Похоже, весь этот мир сошёл с ума…

Крошечный веер лежал на столе: тончайшие бамбуковые лучинки-лучики и лоскуток прозрачного шёлка, как лепесток бледной розы. На золотистом шнурке – две бисерные кисти размером с горошину.

– Охренительная красота! – похвалила Мадам Юля.

Эта элегантная дама любила ввернуть крепкое словцо. Неуместные в приличном обществе слова она склоняла, спрягала, сокращала в меткие наречия, разворачивала живописными прилагательными и, мастеря из них чудовищные для непривычного уха фразы, щедро пересыпала их энергичными деепричастиями – тех же непристойных корней.

Истинный, истинный художник!

Мадам Юля склонилась над веером и тонкой кистью выводила на нём плавные изгибы обожаемых ею хризантем. От неё по-осеннему пахло дорогими духами – пахло «Климатом».

Духи «Климат» – так прочла однажды Ольга загадочную надпись «Climat» на шикарной французской бутылочке: по буквам, как все мы привыкли в школе. Простецкая эта шутка у нас прижилась.

Веер получился японский и очень-очень старинный. Ведь здесь, в театральных мастерских, мы давным-давно привыкли делать то, чего в природе никогда не существовало. Причём делать так убедительно, что не оставалось ни малейших сомнений – именно таким это неведомое «не́что» и должно было быть.

Я вложила веер в кукольную руку, закрепив его тоненьким штырьком.

– Держи, держи свой веер, маленькая обманщица, – украдкой шепнула я, склоняясь над застывшей танцовщицей. – Уж я-то прекрасно знаю, что ты сама это можешь.

В ту же ночь она пришла ко мне во сне. Фарфоровое личико было живым, тёплым, глаза сияли.

– Я – Агата, – улыбнулась она. – И я живая. Это поняла только ты – и лишь потому, что я сама этого захотела. Не спеши узнать больше. Ещё успеешь, подружка.

Она обвила мою шею своими крошечными ручками так крепко, что мне стало трудно дышать.

Я проснулась с бешеным сердцебиением…

На следующий день, выходя от опальных бутафоров, я услышала в швейной мастерской смех, голоса – и живо спустилась туда по скрипучей лесенке. Таинственный Хромой сидел в кресле, спиной к двери. Знакомая трость отдыхала на подлокотнике. Кукла красовалась рядышком, на столе.

– Очаровательно! Прелестно! Какая тонкая работа! Просто восхитительно! – посетитель щедро осыпал комплиментами зардевшуюся Ольгу, Мадам Юлю – а заодно и подвернувшуюся Клавусю. – Это лучше, чем можно было вообразить! Даже лучше, чем было… было когда-то.

– Вы это помните? Помните, как было когда-то? – искренне удивилась Мадам Юля. – По-моему, для этого вы ещё слишком молоды – хо-хо-хо! Ведь этой кукле никак не меньше ста лет!

Незнакомец рассмеялся:

– Девяносто девять, всего лишь девяносто девять! Полюбопытствуйте – вот и дата.

Он перевернул куклу – тёмные локоны взметнулись, точно пугающие крылья ночного мотылька. На подставке была надпись: «1878 годъ. Агата».

– Так вот как зовут нашу очаровательницу – Агата! – воскликнула Мадам Юля.

Я вздрогнула и задела локтем шаткую гладильную доску. Утюг, звякнув, завалился на бок. Незнакомец обернулся:

– Вы не обожглись?

– Нет. Утюг холодный.

– Будьте осторожнее, – улыбнулся он.

Странная, странная улыбка…

– А я вот чего ещё спросить хотела, – отвлекла Хромого нетерпеливая Ольга, – про ленточку на корсаж. Эта подойдёт ли? Я что-то сомневаюсь, прежняя была понежнее.

– Да, эта не годится, – согласился незнакомец, едва глянув на ленточку. – Нужна другая. Помните, как на антикварных коробочках с драгоценностями? Я принесу.

Антикварные коробочки с драгоценностями? Ну и фрукт.

Он простился и вышел. Все потихоньку вернулись к своим занятиям. Только Ольга долго разглядывала надпись на подставке, ковыряя её перламутровым ногтем и с большим сомнением качая головой:

– Надо же – Агата! Склероз склерозом, но зуб даю: этой надписи раньше тут не было…

* * *

Вскоре пропал наш начальник, пропал внезапно. Он не вышел на работу, что само по себе было явлением исключительным. Сначала Валериана Кровавого сочли больным, но быстро выяснилось, что его нет и дома. Версии выдвигались самые фантастические: от грандиозного загула по причине заныканного от жены наследства восточного дяди-хана – до просто несчастного случая насмерть.

– Да какой несчастный случай? – ухмылялся, энергично потирая руки, второй кукольный механик Максим. – С ним-то?! Да на него кирпич упадёт – и тот промахнётся. Ждите, скоро он объявится, злодей наш.

Но злодей не объявился. Ни старания родственников, ни усилия милиции не принесли результатов. Правитель мастерских бесследно исчез.