Волшебное наследство

Слово «балбес» коснулось слуха герцога, он задет, но пренебрежительно машет рукой, как человек, абсолютно уверенный в своем могуществе, которому не приличествует обращать внимание на оскорбления жалкого юродивого; герцог с достоинством усаживается на трон.

— Слушайте все, — зычно произносит он хорошо поставленным, отработанным на городских рынках голосом. — Слушайте мой приговор, который никакому обжалованию не подлежит: шапочник Войтех, поднявший бунт против меня лично, против жизненных интересов города и его безопасности, приговорен к колесованию. Дабы не возникло сомнений в его злодейских умыслах, пусть его выслушает суд, а его показания навечно занесут в протоколы и прочтут глашатаи на всех улицах и площадях в день казни. Да послужит это предупреждением всем тем, кто пожелал бы последовать пагубному примеру.

Герцог постарался придать своему голосу всю выразительность, всю значительность, на какие только был способен, и присутствовавшие почувствовали, как у них побежали мурашки по спине.

«Конец тебе, шапочник, не понял ты, глупец, что время вольности уже миновало и что городу нынче нужна твердая рука и могучая воля богом данного избранника».

Удивительно, однако, что единственным человеком, кого вынесенный приговор ничуть не обеспокоил, оказался как раз мастер Войтех, а в уме его сынишки, спавшего сейчас далеко отсюда, в доме галантерейщика Прубы, вместо страха мелькнула в голове ехидная мысль, потому что мальчонке, как и его отцу, эта игра в благородство и непогрешимость казалась очень смешной. Маленькая ехидная мысль шевельнулась в его голове, а результатом ее явилось смятение и переполох в герцогской канцелярии. «Гоп!» — произнес мальчик во сне.

— Гоп! — звонко прозвучал его голос под высокими сводами герцогской залы.

И вот высокий герцогский стул, напоминавший трон, будто норовистый конь, взбрыкнул всеми четырьмя ножками, и благородный герцог, взлетев в воздух, глухо шлепнулся наземь и по ступенькам трона покатился вниз, к ногам мастера Войтеха. Шляпа со страусиным пером, свалившаяся с головы, катилась рядом.

В зале все так и ахнули. Никто, однако, не кинулся помочь герцогу Густаву подняться. Так что герцог лежал, распластавшись, у ног мастера Войтеха, а тот спокойно улыбался.

— Вот видишь, Янек Псарь (а именно так называли герцога, пока он ездил с собачьей упряжкой и торговал якобы «живой» водой из волшебных источников). Видишь, — повторил, обращаясь к Псарю, мастер Войтех, — так-то вот будет и со всей твоей мощью. Прощай, Янек Псарь, мне пора, но я хотел бы повстречать тебя еще раз, прежде чем ты уберешься из нашего города.

Мастер Войтех повернулся и зашагал к выходу, и ни одна душа не попыталась его задержать. Мастер уже выходил из дверей, когда наконец герцог Густав оправился от потрясения и полуобморока, вскочил на ноги и возопил:

— Телохранители, вперед! Схватить его и задержать!

Телохранители, оцепенело стоявшие, ну точь-в-точь оловянные солдатики, но с разинутыми ртами, очнулись и ринулись в бой против шапочника — сто тридцать молодцов, ни больше ни меньше, против одного. Отовсюду раздавался грохот сапог и оружия.

— Стой! — скомандовал звонкий мальчишеский голос. — Стоять и не двигаться с места, пока мастер Войтех не выйдет из залы!

И телохранители, не успев сделать и полшага, замерли с поднятой ногой, шатаясь и чуть не падая на пол; падать им было не к лицу, и они застыли там, где их застал приказ.

Мастер Войтех покинул залу, спустился по лестнице — стражам даже в голову не пришло его останавливать, — прошел мимо солдатского лагеря перед замком, где его тоже как будто никто не заметил, и вышел на улицу. Люди таращили на него глаза, не скрывая удивления.

Долго никто не мог признать, что это мастер-шапочник, — этаким жалким он выглядел, а догадавшись, тут же прятались, разбегались по домам, потому что велик был еще страх перед герцогом и его наемниками и не хотелось им оказаться в обществе земляка, попавшего в немилость.

Мастер Войтех шел, не обращая ни на кого внимания, шагал будто во сне, словно кто-то вел его к дому галантерейщика Прубы.

В этот момент пан Гинек Пруба увидел, как его юный гость улыбнулся во сне; улыбка расплывалась все шире и шире, во все лицо. Дыхание мальчика сделалось ровнее, а щеки порозовели.

«Скоро проснется», — подумал галантерейщик; тут кто-то постучал в двери его комнаты и какой-то жалкий оборванец переступил порог. Вит раскрыл глаза, но этого галантерейщик уже не заметил — он смотрел на вошедшего.

— Добрый день, сосед, — произнес оборванец.

И пан Пруба, узнав знакомый голос, ответил:

— Здравствуй, Войтех! Хорошо же тебя отделали!

— Все-таки я привел тебя сюда, отец, — произнес Вит и вскочил обнять родителя.

Отец тоже распростер руки, но тут же рухнул на стул, где только что сидел Вит. И проговорил:

— Да, я пришел, хоть и сам не знаю, как; я вообще многого не понимаю. Откуда у тебя эта шапочка, сынок? — вдруг спросил Войтех, потому что шапочка сразу попалась ему на глаза.

— Это и есть та шапочка, отец, которая освободила и привела тебя к нам.