Волшебное настроение

— Я пробовала звериное молоко! — Назвать его козьим не поворачивается язык, слишком оно пахло жизнью. — А у Марты рогов нету! Баба Настасья сказала, что даст подоить!

Это были главные новости, но бабушка прицепилась к неважному:

— Ты зачем, гайдучка, к Наське лезла?

— А что, — немедленно вступилась мама, которую бабушка за склонность к спорам звала поперёшницей, — нельзя?

— Говорят, ведьма она и под немцами была. Подозрительная. Картошку не садит, цветами не торгует, курей нет, молоко только для себя, на пензию, говорит, живёт. Вот откуда у ей такая пензия?

— Ну тя, мам, глупости болтать, — в родной деревне Светочка стремительно опрощалась, на время теряя лоск, — пусть девка ходит, молоко пьёт. Ты ж коз повывела, теперь дитё по чужим бабкам бегает.

Зорьку и Звёздочку Стеша зарезала осенью, потому что сама же Светочка из года в год жаловалась на вонищу от козлят, которых на зиму брали в дом. Но сейчас собачиться не стала, только поджала губы и посмотрела на дочь понятным взглядом: «Дура ты, дура, не при ребёнке сказать…»

Из всего разговора Оля поняла, что к бабе Настасье ходить не запретили, и назавтра уже благоговейно обмывала розовое козье вымя, обтирала белой тряпочкой, надавливала кулачками сверху вниз и старалась, чтобы тугие струи попадали точно в жестяное ведёрко. Только один раз руки дрогнули от напряжения, густое молоко хлестнуло по коленке, и Оля быстро нагнулась, слизала каплю, а потом тревожно взглянула на старуху — не отругает ли за убыток? Но та смотрела куда-то поверх её головы и ничего не заметила.

Они продружили до начала августа, а потом у мамы начался отпуск, и Олю отвезли на юг, к морю. Хотя как — продружили? Разве можно наладить отношения с камнем? Только прятаться в его тени от жары, а вечером, наоборот, греться о тёплый бок, пока он медленно остывает, отдавая накопленное. В Настасье было спокойствие, которого Оля не замечала ни в суетливой матери, ни в раздражительной бабушке. Она ни на что не сердилась, редко отвечала на вопросы и никогда не пускала девочку в дом дальше сеней. Но необидно не пускала, не из вредности или в качестве наказания, а просто нельзя было туда, вот и всё. Они чаще встречались во дворике под виноградом, который невесть как прижился в средней полосе, не вызревал, конечно, но давал тень над столом и двумя лавками. Садились друг против друга, недолго разговаривали и расходились. Эти встречи обеспечивали Ольге необходимую порцию взрослого и значительного, которая была нужна её маленькой жизни, как подпорка — лозе, чтобы подниматься, расти вверх, а не стелиться у ног больших людей.

Однажды она осмелилась повторить непонятное за бабушкой — как это, «под немцами»?

Против обыкновения Настасья ответила, рассказала, как жила во время войны на Украине, как при отступлении фашисты всех стреляли, а она спряталась в сортире, пролезла в дыру — худенькая была девка, и сидела там, в говне по шею. Оля слушала и даже не дрогнула от ужасного слова, потому что разговор важный, а Настасья тем временем вспоминала, как автоматные очереди прошивали хлипкие стенки, и если бы она побрезговала и не залезла в говно, убили бы. И до ночи там просидела, а потом пришли наши и спасли, только очень ругались, что воняет. Обливали её из шланга, а она молчала, потому что от страха пропала речь. Потом вернулась.

Оля решилась и спросила о том, что занимало её уже много дней, — откуда на запястье у Настасьи следы выцветшей наколки, ведь такие бывают лишь у бандитов и моряков. Оля не разобрала, что написано, не умела читать, да и тонкие синие линии почти терялись в морщинах, но они там были. Но минута удачи закончилась, старуха больше не хотела говорить.

Перед Олиным отъездом Настасья впервые явилась сама — приблизилась к калитке и подождала. Вокруг неё скакала игривая Марта, иногда вскидываясь на задних ногах, будто танцуя, — ручная, как собака. Бабушка неожиданно быстро их заметила, вышла, с минуту они разговаривали, потом разошлись. Оля в это время укладывала с мамой сумки, но внезапно встревожилась, выбежала во двор и успела увидеть только прямую широкую спину Настасьи и вертлявый козий хвост. А бабушка показала ей гостинец: в школьную клетчатую бумагу завёрнута странная штука — наплетённая на палочку вишня. Черенки как-то хитро связаны, так что ягоды лежат плотными тёмными рядами.

— Наська наказала тебе передать. Возьмёшь? — спросила бабушка.

Странный вопрос, Олю никогда не спрашивали, хочет ли она принять подарок, давали, и всё. А тут и бабушка, и мама, выглянувшая следом, молча ждали её ответа.