Волшебное настроение

— У меня болит голова, — сморщилась Катя. — С вашего позволения не буду дожидаться торта. Ладно? Пойду прилягу.

— Врача вызвать? — озабоченно поинтересовался Борис.

— Не надо. Выпью таблетку, посплю, и пройдет.

— Когда Катю последний раз смотрели доктора? — обратился Борис к Алле, когда дочь ушла.

За медицинское наблюдение дочери Борис платил большие деньги. Светила академики давно раскусили, что Горлохватова больше всего волнует состояние крови девушки, у которой отродясь не было малокровия. Поэтому светила первым делом совали бланк анализа: гемоглобин в норме.

— Неделю назад, — ответила Алла и отчиталась: — Гемоглобин сто пятнадцать. У Кати просто регулярные месячные недомогания.

Борис скривился. Как бы ему хотелось, чтобы в теле дочери никаких женских циклов не существовало! Пусть бы она оставалась стерильной и чистой, как ангел!

Аллу волновало другое. Московская квартира, загородный дом, теперь этот дворец… Чтобы все содержать в порядке, требовался большой штат прислуги. Чтобы прислуга хорошо работала, она должна находиться под постоянным контролем. Не говоря уже о хозяйственных проблемах, которые возникают каждый день. Все сваливалось на Аллу, ее оттирали от ребенка, от Кати. Между тем в экономки Алла никогда не нанималась, фиктивное замужество с Горлохватовым как подарок женской судьбы не рассматривала. Она, Алла, хотела только постоянно находиться рядом с Катей, жить ее проблемами, знать каждую мысль и отвечать на все вопросы ребенка.

— Борис Борисович! — нарушила молчание Алла. — Вы уволили дворецкого, между тем он человек в высшей степени ответственный, в прошлом работал заместителем директора крупного отеля по хозяйственной части. Он бы мог полностью взять на себя заботу об этом поместье.

— Ты же знаешь, я своих решений не меняю. Пусть уматывает, раз проштрафился.

— И все-таки я прошу…

— Уволен, и точка!

— Тогда рассмотрите вариант и о моем возможном увольнении.

— Что? Ты с этим официантом снюхалась?

— Нет, конечно! И не в нем дело. Тринадцать лет я живу в вашем доме, воспитываю Катю, ни о чем другом и не мечтаю. Но в последние годы все больше и больше времени мне приходится уделять заботам о ваших хоромах. Двадцать человек обслуживающего персонала, считая горничных, поваров, водителей и охранников. За ними нужен глаз. Почему мой? Я никогда не осмелюсь называть себя приемной матерью или мачехой Кати. Пусть гувернантка, воспитательница! Но мое, выбранное мной и вами, — подчеркнула Алла, — дело заботиться о девочке. Она в сложном переходном возрасте, как вы имели возможность сегодня увидеть. И вместо того, чтобы посвящать все время Кате, я вынуждена проверять счета кухарок, давать распоряжения дворникам, выслушивать скотников о том, сколько сена требуется корове и козе…

— Все понял. Что ты предлагаешь? Исключая: оставить типа, который пустил Скробова ходить по дому.

Кроме него, рекрутерское агентство предлагало еще одну кандидатуру, женщину. Не могу сказать, что дама мне понравилась, слишком вульгарная. Но определенно деловая, с хваткой, работала директором дома быта, коллектив держала в ежовых рукавицах, но не исключено, не чиста на руку…

— Фамилия?

— Ершова Амалия Робертовна.

— Завтра скажу, берем мы ее или нет. Твоя же забота — Катя, и только Катя. Ты правильно подняла этот разговор. Но больше не пытайся мне угрожать, шантажировать уходом. Поняла?

— Да, Борис Борисович! Спокойной ночи! — попрощалась Алла в спину поднявшегося из-за стола и что-то буркнувшего в ответ Горлохватова.

Она попросила принести ей чаю и тихо прошептала себе под нос: «Извращенец!»

Алла знала о привычке Бориса запираться в ванной, лежать там в одежде, стонать и подвывать. Извращенец! Все мужчины грязные похотливые подонки! И ее муж был таким. В первые годы после свадьбы носил на руках, а потом ушел к лучшей Аллиной подруге, которая презрительно бросила Алле в лицо: «Куриная слепота! Мы с ним первый раз переспали через неделю после вашей свадьбы!» Алла не хотела жить и годовалого сынишку не желала им оставить. Алла пребывала в каком-то мороке, наваждении, все чувства испарились, кроме ярого желания мести. Однажды на улице Алла взяла малыша на руки и пошла на красный свет светофора… Сын погиб, а она выжила. Первый раз очнулась после операций и услышала (или это было собственное внутреннее слово?): «Детоубийца!» Обида на мужа, сам он, подруга-разлучница — испарились. Осталось только — детоубийца! Второй раз покончить собой значило облегчить свою участь.

Служение Кате, милой веселой девочке, у которой умерла мать, а отец тяжелый и грубый человек, стало спасением. Не искуплением греха, которому не было прощения, но епитимьей. Чего лукавить, епитимьей радостной и приятной. Можно расстаться с лишним, но нельзя отринуть спасение. Алла почувствовала запоздалый страх, содрогнулась от ужаса: ведь Борис мог принять ее в пылу сказанное прошение об отставке.

Борис заглянул к дочери перед сном. Гордо обвел взглядом королевские апартаменты. В алькове на кровати, на кружевной подушке, под шелковым розовым одеялом лежала его девочка.