Волшебные чары

Был еще бриллиантовый венок для ее волос, б форме диких цветов, такой прекрасный, что Гермии казалось, будто он сплетен руками фей.

Когда няня накинула на ее голову белую вуаль, скрывающую лицо, в глазах старой женщины блеснули слезы.

— Ты выглядишь неземной, — сказала она, — это правда! Как будто ты вышла из сада или из леса, как одна из этих волшебных фей, о которых ты всегда говорила, когда была маленькой.

— На них я и надеюсь походить, — призналась Гермия.

Странно, но она знала, что этого хотел и маркиз, желая видеть ее сказочным существом, в чем он не походил ни на одного из других мужчин.

Питер, одетый в подаренный маркизом костюм, был очень доволен своим новым видом, и Гермия подумала, что он вряд ли заметил ее наряд, — Ты представляешь? — сказал он ей, когда прибыл из Лондона. — Твой маркиз послал фаэтон с четверкой лошадей, чтобы доставить меня сюда, и вот, прислал мне еще письмо!

Он затаил дыхание, как бы с трудом веря в то, что читает.

— Здесь написано, что в следующий семестр у меня будут свои две лошади в Оксфорде и еще большой кредит у портных моего зятя, что позволит мне одеваться почти так же великолепно, как и он сам — Он так великолепен! — прошептала Гермия.

— Я думаю, что ты великолепна тоже, — сказал Питер, — и заслуживаешь все, что имеешь, и даже много большего!

Гермия улыбнулась его словам, и идя теперь по проходу церкви под руку с братом и видя своего отца, стоящего перед алтарем, и матушку, сидящую на передней скамье, она подумала, что никто на свете не может быть благословлен более чудесной семьей И когда она увидела маркиза, ждущего ее, ей показалось, что он окутан ослепительным звездным светом.

Над их головами пели ангелы, и вся церковь была наполнена музыкой любви.

После того как разрезали кекс, испеченный для них няней, и выпили превосходного шампанского, привезенного маркизом из Лондона, отец Гермии произнес очень маленькую речь.

Он пожелал, чтобы счастье, которое они испытывали в этот момент, росло и углублялось каждый год, проведенный ими вместе.

Затем Гермия надела свое платье, назначенное в дорогу, соответствующее цвету ее глаз, накинула сверху легкий плащ, надела шляпку, украшенную лентами и цветами того же цвета, что и платье.

В деревне, по которой лежал их путь, еще почти никто не проснулся. Прибытия маркиза в церковь не заметил вообще никто.

Лишь когда они проезжали мимо домика миссис Барлес, Гермия увидела Бэна, выглядывавшего через одно из окошек, и она поняла, что он, как всегда, будет первым, кто разнесет по деревне весть о том, что случилось нечто необычное.

Но теперь это уже не имело значения.

Она была замужем, она уезжала с человеком, которого любила, и маркиз уже запланировал длинное свадебное путешествие. Оно должно было начаться с нескольких дней, проведенных в его загородном доме, которого Гермия еще не видела.

Маркиз уже сказал, что хотел показать ей не только свои сокровища в доме, но также и те места в округе, которые так полюбились ему с детства.

— Леса для меня тоже кое-что значат, — признался он. — о чем я не могу говорить ни с кем, кроме тебя, поскольку обычные люди не поймут меня.

— Поймут лишь колдуньи, фен и эльфы! — улыбнулась Гермия.

— И Дьяволы? — спросил он.

— Ты не должен так называть себя теперь, — ответила она. — Теперь ты снова Архангел, которым был прежде, чем лишился милости, и я буду очень зла, если кто-нибудь опять назовет тебя Дьяволом.

— Кроме как, может быть, на ипподроме, — улыбнулся он, — и, мое сокровище, никто в мире не сможет иметь такого везения, чтобы получить тебя!

Гермия не могла найти слов, чтобы выразить, насколько счастлива она, и поэтому лишь прижала губы к его губам.

Позже этой ночью, когда Гермия лежала в огромной парадной кровати, в которой спали поколения маркизов Девериль, она придвинулась чуть ближе к мужчине, который находился рядом с нею.

— Ты не спишь, мое сокровище? — спросил он.

— Невозможно спать, когда я так счастлива.

Он крепко прижал ее к себе и сказал:

— Ты уверена, что я не сделал тебе больно?

Ты столь драгоценна и столь хрупка, как цветок, что я боюсь испортить нечто, что слишком совершенно, чтобы принадлежать человеку.

— Я обожаю тебя, — ответила Гермия, — и когда ты любил меня, это было самое восхитительное… магическое переживание в моей жизни… Я чувствовала, как будто у нас появились крылья и мы летим по небу, направляясь к… луне.

Она вздохнула, прежде чем произнесла последнее слово.

Чувствуя любопытство маркиза, она объяснила ему:

— Когда я была в Лондоне, я смотрела на луну и чувствовала, что ты далек от меня и недостижим как она, и что я никогда… никогда не буду… что-либо значить для тебя. И лишь кто-то, перед кем ты чувствуешь себя… должником…

Маркиз повернулся так, что мог смотреть на нее сверху.

Она освещалась лишь свечой, стоявшей рядом с кроватью, но он знал, что никто не может выглядеть более прекрасно и воздушно, чем его Гермия.

— Как могу я рассказать тебе, что ты значишь для меня? — спросил он, — или объяснить тебе, что ты вернула мне мечты, стремления и идеалы, которые были у меня в молодости?