Читаем Волшебные чары луны полностью

– Сегодня опять господин Огавара сам сел за руль. После банкета он должен вернуться довольно поздно, и вы рассчитывали представить все так, будто на обратном пути он заехал сюда и убил Сёдзи. Правда, по вашей версии, это произошло бы позднее, вечером, когда вы бы уже убили Сёдзи. Но через пару дней, когда труп обнаружили бы, эти два-три часа никакого значения иметь не будут. А доказательством тому, что убийство совершил маркиз, мог быть «случайно оброненный им» какой-нибудь предмет. Затем вы намеревались инсценировать самоубийство мужа. Хотите, опишу вам ваш план? В деталях могут быть ошибки, правда. Вы приносите ему чай, добавив туда яд. Затем достаете свой дневник, взламываете замочек, раскрываете его на той странице, где Огавара полностью обличен, и кладете рядом с остывшим уже трупом. Где я ошибся? Все так, госпожа Огавара?

Улыбающаяся Юмико утвердительно кивнула.

Такэхико был в смятении. Что делать? Как жить дальше? Как ему поступить: убить Акэти и скрыться с Юмико в какой-то другой стране? Или обнять ее и умереть с нею вместе?

Но, читатель, будем снисходительны к человеку, который так любил эту женщину (по отношению к Юмико Огаваре так трудно употреблять это слово!), который так много пережил всего час назад.

Когоро Акэти, как бы подводя итог, сказал:

– Трюки, придуманные вами, поразительны. Кому еще из земных грешников удавалось так распоряжаться временем и пространством! Но я не успокоюсь, пока не раскрою последнюю загадку. Что побуждало вас убивать людей? Хочу разобраться в мотивах, которые двигали вами. Об этом мы с вами еще побеседуем.

Оборотень

Долгая тяжелая тишина повисла в блиндаже. Писк комара показался бы ревом мотора. Каждый был погружен в свои думы, которые, собственно, сводились к размышлениям о Юмико; не составляла исключения и она сама, пытаясь сейчас осмыслить всю свою жизнь.

– Нет, не три человека, – сказала она вдруг.

Акэти сразу понял, о чем она говорит.

– По меньшей мере семь человек.

Могло показаться, что она считает, сколько гостей должно собраться за праздничным столом.

Наконец и до Такэхико дошел страшный смысл ее слов, и он обомлел.

– Господин Акэти, я вам все расскажу. – Юмико говорила очень спокойно и с достоинством. – Видите ли, я сама себя не до конца понимаю, куда уж другим… Я, вероятно, отличаюсь от всех людей вокруг. Всю жизнь старалась жить так, чтобы этого никто не узнал, всю жизнь вынуждена была скрываться под маской. Когда мне было шесть лет, я больше всего на свете любила играть с соловьем; эта прекрасная маленькая птичка заменяла мне всех друзей. Я часто открывала дверцу клетки, запускала туда руку и осторожно гладила мягкие перышки. А однажды достала птенчика из клетки, легонько подержала в ладошке, поцеловала клювик, погладила спинку. И тут он вспорхнул и улетел. Я испугалась, позвала на помощь свою кормилицу Томи, мы долго гонялись за ним по комнате, с большим трудом поймали. Я держала птенца в руке. Он был такой маленький, что умещался в кулачке. Так приятно было ощущать, как в этом крохотном теплом комочке бьется сердце! И вдруг, неожиданно для самой себя, я сжала кулачок и задушила соловья! Что было с моей мамой, когда она узнала об этом!.. Отца я практически не знала, он почти не бывал дома. А мама у меня была очень мягкая, всем все прощала, всех жалела. И эта моя сердобольная мама с таким гневом обрушилась на меня!.. Этого не забыть… Но я не могла понять в то время такой реакции взрослых, не могла сообразить, что плохого я сделала. В моем лексиконе еще не было слова «убить», я не понимала, что такое жестокость. Мне и в голову не приходило тогда, что умерщвление живого существа считается великим злом. Но я стала приходить к пониманию, что раз все так говорят, то и я должна так думать. Но тем я и отличаюсь от других, что в душе не приемлю навязываемые мне условия игры. Позднее я поняла, почему маму так взволновала история с соловьем. Дело в том, что, когда я была еще меньше, я с удовольствием давила жуков, всяких насекомых, и мама знала об этой моей привычке. Вот и решила в тот раз навсегда отучить меня от жестоких забав. Но разве другие в детстве не убивали насекомых? Не только мне, другим тоже маленькие существа кажутся настолько миленькими (посмотрите, даже слова похожи!), что хочется их убить. Другой пример. Перед вами блюдо с красивой аппетитной едой. Разве у вас не возникает желания съесть ее? В моем понимании съесть то, что нравится, есть выражение любви. Тогда же, еще в шесть лет, я пришла к выводу: если взрослые ругают меня за то, что доставляет удовольствие, надо просто делать так, чтобы они ничего не узнали. После соловья у меня были всякие зверушки, я обожала их, но от неистребимого желания не могла удержаться и, любя, убивала их. Когда мне было десять лет, у нас дома жил котенок Тама. В течение трех месяцев я дни напролет играла с ним. А потом задушила. Зная, как к этому отнесутся домашние, я втайне от них закопала котенка в саду.

Историю своей жизни Юмико излагала так отстраненно, будто пересказывала чужую историю.

Перейти на страницу:

Все книги серии Азбука-классика

Город и псы
Город и псы

Марио Варгас Льоса (род. в 1936 г.) – известнейший перуанский писатель, один из наиболее ярких представителей латиноамериканской прозы. В литературе Латинской Америки его имя стоит рядом с такими классиками XX века, как Маркес, Кортасар и Борхес.Действие романа «Город и псы» разворачивается в стенах военного училища, куда родители отдают своих подростков-детей для «исправления», чтобы из них «сделали мужчин». На самом же деле здесь царят жестокость, унижение и подлость; здесь беспощадно калечат юные души кадетов. В итоге грань между чудовищными и нормальными становится все тоньше и тоньше.Любовь и предательство, доброта и жестокость, боль, одиночество, отчаяние и надежда – на таких контрастах построил автор свое произведение, которое читается от начала до конца на одном дыхании.Роман в 1962 году получил испанскую премию «Библиотека Бреве».

Марио Варгас Льоса

Современная русская и зарубежная проза
По тропинкам севера
По тропинкам севера

Великий японский поэт Мацуо Басё справедливо считается создателем популярного ныне на весь мир поэтического жанра хокку. Его усилиями трехстишия из чисто игровой, полушуточной поэзии постепенно превратились в высокое поэтическое искусство, проникнутое духом дзэн-буддийской философии. Помимо многочисленных хокку и "сцепленных строф" в литературное наследие Басё входят путевые дневники, самый знаменитый из которых "По тропинкам Севера", наряду с лучшими стихотворениями, представлен в настоящем издании. Творчество Басё так многогранно, что его трудно свести к одному знаменателю. Он сам называл себя "печальником", но был и великим миролюбцем. Читая стихи Басё, следует помнить одно: все они коротки, но в каждом из них поэт искал путь от сердца к сердцу.Перевод с японского В. Марковой, Н. Фельдман.

Басё Мацуо , Мацуо Басё

Древневосточная литература / Древние книги

Похожие книги