Волшебные чары луны

В свете всего сказанного вполне понятно, что Сюндэй никого не уведомлял о своих переездах – сотрудники журналов каждый раз были вынуждены сами разыскивать его, связываясь с ним по почте.

– Говорят, что кое-кому доводилось беседовать с Сюндэем или по крайней мере обмениваться шутками с его женой, но, по-видимому, это удавалось лишь таким настойчивым людям, как я, – не без гордости заметил Хонда.

– На фотографии Сюндэй выглядит весьма привлекательным мужчиной. Таков ли он на самом деле? – спросил я. Рассказ Хонды становился для меня все более интересным.

– Ну что ты! – откликнулся мой собеседник. – У меня такое впечатление, что сфотографированный здесь человек попросту не он. Правда, Сюндэй говорил мне, что этот снимок был сделан в молодости, но все равно не верится. Сюндэй совершенно не похож на этого привлекательного мужчину. В жизни он выглядит безобразно обрюзгшим, наверное, потому, что мало двигается – ведь он все время проводит в постели. Кожа у него отвислая по причине все той же полноты. На лице отсутствует какое бы то ни было выражение. Глаза мутные. Одним словом, вылитый Тодзаэмон[3]. К тому же Сюндэй плохой собеседник и обыкновенно больше молчит. Просто диву даешься, как этому человеку удается создавать такие занимательные произведения. Помнишь повесть Кодзи Уно «Эпилептик»? Так вот, Сюндэй – точная копия главного героя. Подобно ему, он ни днем ни ночью не встает с постели – наверное, уж все бока отлежал. Я виделся с Оэ дважды или трижды, и всякий раз он беседовал со мной лежа. Видимо, правду говорят, что он и пищу принимает в постели. Однако же есть в поведении Сюндэя некая странность, не вяжущаяся с его образом жизни. Мне приходилось слышать, что этот нелюдим, привыкший целыми днями валяться в постели, время от времени облачается в какое-то странное одеяние и совершает прогулки в окрестностях Асакуса. Любопытно, что это происходит неизменно под покровом темноты. Будто он вор какой-то или летучая мышь. Вот я и подумал: уж не страдает ли Сюндэй мучительной застенчивостью? Не движим ли он желанием утаить от людей свое физическое безобразие? Чем громче становится его литературная слава, тем больше он стыдится своего уродства. Друзей он не заводит, посетителей не принимает. Так не служат ли его таинственные вечерние прогулки по многолюдным улицам своеобразной компенсацией за долгие часы одиночества? Изучив характер Сюндэя и сопоставив собственные наблюдения с недомолвками его жены, я вполне могу предположить, что дело обстоит именно так.

По мере того как Хонда со свойственным ему красноречием приводил все новые факты из жизни Сюндэя, в моем воображении все более отчетливо возникал образ этого человека. А под конец нашей беседы я узнал об одном поистине удивительном происшествии.

– Поверишь ли, Самукава-сан, – обратился Хонда ко мне, – на днях мне довелось собственными глазами увидеть этого «исчезнувшего без следа» Оэ. Обстоятельства нашей встречи были столь необычны, что я не рискнул даже поздороваться с ним, но то был, вне всякого сомнения, он.

– Где ты его встретил? – невольно вырвалось у меня.

– В парке Асакуса. Дело было под утро. Я возвращался домой. Признаться, я был немного навеселе. – Хонда улыбнулся и почесал в затылке. – Знаешь китайский ресторанчик «Райрайкэн»? Так вот, как раз возле этого ресторанчика стоял тучный человек в красном колпаке и шутовском наряде с пачкой рекламных листков в руке. И это – ранним утром, когда улицы еще совсем пустынны. Конечно, все это весьма смахивает на небылицу, но странным человеком в колпаке был не кто иной, как Сюндэй Оэ. От удивления я прямо-таки застыл на месте, не зная, как поступить дальше: то ли окликнуть его, то ли пройти мимо. Видимо, и он меня заметил, но лицо его оставалось по-прежнему бесстрастным. В следующую минуту он повернулся ко мне спиной, поспешно зашагал прочь и вскоре скрылся за поворотом. Сначала я решил было броситься за ним, но потом передумал, сообразив, что вступать в беседу с человеком, застигнутым в таком виде, было бы неуместно, и отправился домой.

Все это время, пока я слушал рассказ Хонды о странном образе жизни Сюндэя, мне было не по себе, будто я видел какой-то неприятный сон. Теперь же, узнав о том, что он стоял в парке Асакуса в шутовском наряде, я просто испугался. Мне даже показалось, что у меня на голове зашевелились волосы. Тогда я еще не мог уяснить, существует ли непосредственная связь между шутовским обличьем Оэ и его угрожающими письмами Сидзуко, но мне уже казалось, что какая-то связь, безусловно, есть и нельзя не обращать на это внимания (во всяком случае, встреча Хонды с Сюндэем в Асакуса по времени точно совпадает с получением Сидзуко первого от него письма).

Воспользовавшись случаем, я решил выяснить, соответствует ли почерк автора этого письма почерку Оэ, и, выбрав из всего письма одну страничку, по которой трудно было судить, кому и с какой целью оно написано, показал ее Хонде.