— И тогда покатаешь нас, хоть чуть-чуть? Хоть над лесом? — Леессо вытирала слезы.
— Еще бы! Мы залетим в самую глушь — туда, где никто не бывал! А потом залетим на какой-нибудь пик и разведем в высоте огонь. И будем сидеть и смотреть вокруг, и весь мир будет у нас под ногами! Здорово?
— Еще как! — кивали ребята, грустные как никогда в жизни.
— А потом слетаем к нам в гости! Эх, знаете, какой у нас замечательный вид из пещеры! Долина, такая тихая и уютная... Внизу речка — быстрая и прозрачная, как будто хрусталь вытекает из гор. И вода в ней такая чистая и такая вкусная, студеная — брр! А наверху — ясное небо, бархатное и ласковое, даже когда очень холодно... Эх, знаете, как у нас здорово!
— Пора! — Миопа вручил драконенку карту и компас. — В дорогу! Попутного ветра!
— Попутного ветра! — сказал Туба.
— Попутного ветра! — сказала Леессо.
Ребята по очереди обняли драконенка за шею. Сверкнув на прощанье глазами, он разбежался, подпрыгнул, ударил крыльями. Потом ударил еще раз, еще — толчок за толчком, поднялся ввысь — последний луч солнца на миг просиял в броне — и растворился в бездонной синеве осеннего неба.
* * *
МАЛЬЧИК И ЕГО ЧЕРНЫЙ ДРАКОН
С востока шли тяжелые тучи. Иногда ветер рвал толщу — тогда в просветах мелькала синева неба, падал загадочно свет, растекался по холодному изумруду леса жемчужным мерцанием. Ветер снова сталкивал тучи — огромные, мрачно-серые, снизу почти фиолетовые — взъерошивал листья, вздымал волны с серебристой изнанкой. Листья рвались, ветер хватал их, уносил вместе с пылью. Он нес ее издалека, с востока — оттуда, где горные склоны круглый год калятся злым солнцем, изредка орошаясь грозой, которая перебирается из-за гор, с Океана.
Никто Океана не видел, никто не знал, что он такое. Но, может быть, это им пахнут ветры, дующие с востока летом и ранней осенью? Может быть, слегка опьяняющий запах и есть аромат Океана — терпкий, солоноватый, свежий не по-степному? Ведь Океан — он огромный, бескрайний! Не может его аромат иссякнуть, пусть даже приходится ему перебираться с грозой через мрачные горы.
Так думал Эйссэ каждый раз, когда восточный ветер обрушивался на перелески, разбросанные по степи. Он прибегал на опушку, где прозрачный лес расступался и с обрыва открывался простор до восточного горизонта. Прибегал посмотреть на загадочную равнину, подышать воздухом, волнующим и чужим. Лес внизу расстилался, растворялся в неизвестной дали. Там был другой мир. И там никто не бывал — все жили здесь, наверху, в ветреной степи предгорий, и здесь родился и жил Эйссэ.
Лес внизу был густым, совсем не таким, как здесь. Там было совсем по-другому, совсем не так, как здесь, — на холмах, в просторной, жаркой, залитой солнцем степи. Даже в яркий солнечный день там властвовал мрак — холодный, глубокий, таинственный. Сюда, к обрыву, не приходили. И сам Эйссэ боялся, прибегая сюда. А чтобы спуститься — с родного, до каждой травинки знакомого плоскогорья, — о таком Эйссэ только мечтал, в сладком ужасе.
Как было бы здорово — жутко, но здорово! — собравшись с духом, в яркий солнечный день спуститься с обрыва и пробежаться по темной густой траве! И заглянуть-таки в лес, в котором обязательно должны водиться странные существа — странные, необыкновенные, удивительные. Только собраться с духом, только подкрасться к самому краешку, только чуть-чуть заглянуть в сумрак...
Эйссэ стоял на краю и смотрел с высоты на равнину. Смотрел, как ветер обнажает изнанку листвы и волны серебристого изумруда бороздят тягучее море. Вот ветер раздвинул тяжелые пенные гряды, между ними пролилась травяная река — дорога, по которой только бежать без оглядки. Вокруг в полумраке едва проступают стволы, за стволами уже ничего не видно... И страшно, и жутковато... А бежать еще и бежать — дорога-река не кончается, ноги уносят в даль, а что там в дали, на востоке... Не добежишь — не узнаешь.
— Когда-нибудь я туда убегу, — думал вслух Эйссэ. — Когда-нибудь.
Ветер размазал цвета в пятнистое месиво. Надвигалась полоса черной грозы. Эйссэ кинулся прочь от восточного склона. Пробежал десяток шагов, обернулся — таинственный лес под горизонтом, в мареве мрачных туч.
— А ведь мир там совсем не кончается! — решил вдруг Эйссэ долго терзавшую мысль.
Небесный покров лопнул — его разорвал ветер — в прореху ринулись лучи солнца. С неба ударил в зеленое море свет. Эйссэ помедлил, оглядывая картину — тучи, тучи, тучи, серые, угрюмо-сиреневые, фиолетовые — посередине режет мрак полоса солнца.
Эйссэ повернулся, помчался домой — по негустому светлому перелеску, в котором знал каждый кустик, каждую кочку, каждый хрустнувший под ногой сучок. Трава, невысокая и упругая, хлестала по щиколоткам. Эйссэ мчался и смотрел вверх, в тяжелое небо в прозрачных ветвях. На лицо упали первые капли.