— Если ты хоть пальцем ее тронешь, я вырву твое сердце и сожгу его на твоих глазах. И пока весь твой мир будет гореть, пока душа твоя будет превращаться в пепел…
Мир двоился, слова наслаивались на слова, и вся ненависть, вся злость, бурлившая в нем этим утром, вдруг обрела смысл и цель, плоть и кровь, воплотилась в одном единственном существе, которому он смотрел в глаза.
— Этим вечером она умрет. И ты будешь на это смотреть, не смея опустить взгляд.
Его слова растворились в воздухе невидимой пылью, и этот воздух будто изменился, потяжелел, опадая на плечи вампира грузом страха в глубине искрящихся огнем глаз.
Энорэ улыбнулся. И ушел, унося с собой новое знание.
Глава 20
Я проснулась от ощущения пристального, немигающего взгляда. Резко села, окончательно приходя в себя, и тут же отшатнулась, отползла машинально, пока не уперлась спиной в спинку старой кровати, на которой теперь была.
Колдун в маске сидел напротив. Все тот же капюшон, скрывающая детали фигуры мантия в магических рисунках, перчатки, сапоги. Даже глаз не видно — прорези в маске скрыты темными стеклами.
Прекрасно. Нет, просто превосходно. И как я докатилась до жизни такой?
— Доброе утро.
Голос хриплый, вибрирующий, будто измененный, не настоящий.
Вы посмотрите на него, ни одной зацепки, ни одной детали, по которой можно было понять что-то полезное. Мантия, конечно, примечательная, но толку от ее примечательности…
— Что тебе нужно?
— Что мне нужно… — он поднял голову, будто в глубокой задумчивости. — Мне нужно твое ожерелье, — он снова «посмотрел» на меня. — Занимательная вещица. Уникальная.
Ишь! Ожерелье ему понадобилось. А еще ему чего? Может, грудь показать?
— Прости, но я думаю, оно тебе не пойдет. А мне, говорят, подходит очень.
— Дерзишь, — он хрипло хмыкнул. — Он любит дерзких, да. Наглых.
— Кто, он? — я нахмурилась, не совсем понимая, о чем это он вдруг.
— Твой любимый нелюдь. Знаешь, не лучший вариант для такой юной, милой девушки.
КириллКирилыч, что ли? Он-то тут при чем? И… Ох. Я прикрыла глаза, вспомнив вампира, падающего на землю. Это отчего-то было очень больно, там, глубоко внутри, под той уже привычной болью, которая гудела во мне сейчас — последствия вчерашнего колдовства. Где же мои зелья, где же моя спокойная жизнь… Ну, или хотя бы звон волшебных фей, ознаменовавших бы мое прекрасное спасение. Как-то в этой вашей магии совсем никаких чудес.
— Я уж со своей жизнью сама разберусь, спасибо. И да, ты уж прости, но ожерелье я тебе не отдам. Даже если бы хотела, не смогла бы — оно не снимается. Вечное украшение, ты, как колдун, должен бы понимать такие вещи. Так что… может, отпустишь меня?
— Отпустить? Прости, но этого не будет.
— Но я же говорю, ожерелье не снять…
— С живой тебя, — он поднялся на ноги, поправил мантию. — Я бы сказал, что мне жаль, но это не совсем так.
Ого. Нет, правда, ого. Как все обернулось-то.
Я смотрела на уходящего к двери у дальней стены колдуна и думала — прекрасно, просто восхитительно. Он же это не серьезно? Или серьезно? Мать моя, а что ж теперь делать-то, что делать?
— Неужели тебе настолько нужно это украшение?
Он оглянулся, и я нутром почувствовала, как изменился его взгляд.
— Это не просто украшение. Это — история. И теперь в этой истории у тебя есть своя роль, — он замолчал на пару секунд и добавил с какой-то очень странной уверенностью: — На закате ты умрешь.
Дверь перед ним распахнулась, и он вышел. Тут же щелкнул замок, кажется, даже громыхнул какой-то засов.
— Я вот сейчас не поняла, — глядя на дверь, заявила я.
— Да я вижу! — я возмущенно указала рукой на дверь. — Он обещал меня убить!
— То есть в вашем мире это нормально? Убивать ради побрякушек?! — мое возмущенное непонимание перешло на новый уровень.