Волшебные руки труда и науки

Сотни людей приходили к Гинану, чтобы выведать секрет его производства, но Гинан непреклонно отказывался что-либо сообщить.

— Мое изобретение — моя тайна!—говорил он. — Я тридцать лет в нищете и мучениях добивался ее открытия... И теперь вы хотите, чтобы я сделал ее всеобщим достоянием? Ну уж нет, не выйдет!

Когда же настал последний час Пьера Гинана, он созвал своих сыновей и внуков и сказал им:

— Дети мои, я не хочу уносить в могилу тайну, сделавшую меня богатым и знатным. Я один на земле знаю, как сварить однородное прозрачное стекло, без полос и пузырьков... Вверяю эту тайну вам. Берегите ее!..

Оказалось, что в горшок, где варится стекло, Гинан опускал глиняный стержень, которым перемешивал расплавленное стекло и изгонял из него накапливающиеся пузырьки газов.

Так вот в чем секрет!

После смерти Гинана наследники пытались по-прежнему хранить производственные секреты. Но случилось так, что их друг и компаньон, один из лучших стекловаров Франции, Бонтан, во время революции 1848 года уехал из Парижа в Англию.

Там он поселился в городе Бирмингаме и начал работать на стекольном заводе братьев Ченс. Зная, как велика потребность в стекле для изготовления линз, Бонтан выдал тайну, доверенную ему братьями Гинан.

А через родственников семьи Гинан, связанных с Германией, производственный секрет старого часовщика проник и в эту страну.

Хотя у немцев были превосходные химики, изучавшие свойства стекла и умевшие создавать стекла разного состава, способ Гинана и им не был известен.

Но те, кто унаследовал секрет Гинана, не были озабочены судьбой науки. Так же, как старого швейцарца, их интересовали только прибыли с производства.

Они продолжали тщательно охранять свою «семейную тайну».

Так называли они способ получения однородного прозрачного оптического стекла.

Вот почему более ста лет на всем земном шаре существовали всего три точки, где такое стекло готовилось. Это были: знаменитая фирма Парра-Мантуа в Париже, завод братьев Ченс в Бирмингаме и фирма химика Шотта в германском городе Йене.

Все другие страны вынуждены были покупать стекло у этих держателей гинановского секрета.

Не умели варить оптическое стекло и в России. Хотя еще за двадцать семь лет до Гинана, в 1784 году последователь Ломоносова, русский ученый Крафт, сварил прекрасное стекло — без пузырьков и полос. И приготовил его тем же способом, который впоследствии прославил имя швейцарского часовщика.

Но, как это часто случалось в царской России, открытие Крафта осталось никем не замеченным. Он умер, так и не дождавшись признания и поддержки правительства и равнодушных царских чиновников.

Русские мастера — шлифовальщики стекол — работали на привозном материале. Они изготовляли микроскопы, бинокли, подзорные трубы. Но, как бы ни были они искусны и талантливы, оптических приборов в стране не хватало.

Особенно эта стало ощутимо во время русско-японской войны 1904—1905 годов. Русские солдаты и офицеры чувствовали себя на поле боя, словно слепцы. У них не было ни достаточного количества дальнометов, ни приборов для нацеливания оружия, ни всего того оптического оборудования, которое является дополнительными глазами армии.

Наступил 1914 год. Он принес миру большое бедствие — первую мировую войну. У русской армии было совсем плохое положение. Запасы оптического снаряжения оказались ничтожными. А готовить новое было не из чего. С Германией Россия воевала. А Франция и Англия неохотно снабжали Россию оптическим стеклом, хотя и считались ее союзниками.

Оставалось одно: наладить производство оптического стекла у себя.

Дело было трудное, ответственное.

Ученые, которые взялись за него, не имели ни опыта, ни литературы, рассказывающей о том, как варят оптическое стекло. Русские стекольные заводы были оборудованы плохо. Да и никто толком не знал, что же нужно для нового дела.

Пришлось русским ученым обратиться к владельцам английского завода оптического стекла.

Фабриканты согласились не сразу. Но в конце концов их привлекла сумма в шестьсот тысяч рублей золотом. За такие деньги, пожалуй, стоит посвятить русских в секреты производства...

Каково же было удивление русских ученых, когда, посетив английский завод в Бирмингаме, они увидели старые, задымленные цехи, полное отсутствие механизации, тяжелые, почти средневековые условия работы.

Казалось, что за сто двадцать пять лет, прошедших с того дня, когда старик Гинан изобрел свой способ, здесь ничего не изменилось.

— Мы возьмем у них только основу...— успокаивал своих коллег молодой инженер Николай Николаевич Качалов. Впоследствии он стал одним из крупнейших ученых нашей страны.

Николай Николаевич уже тогда понимал: не следует подражать всему тому, что увидели они на старом английском заводе. Многое, что делалось здесь, вызывалось привычкой, раз навсегда установившимся порядком, который никто не считал нужным изменять.

— Надо отделить действительно ценное от несущественного,— говорил ом.

— Мы должны все делать по-новому! — соглашался с ним другой энтузиаст стекла, Илья Васильевич Гребенщиков, тоже посвятивший свою жизнь изучению этого удивительного материала.