Волшебные узоры

Оставшись один, Знаменский позвонил в больницу. Там уже знали голос следователя, можно было не представляться. «Без особых изменений». То есть плохо.

* * *

В несколько дней запылилась, потускнела городская весна.

У Афони начались экзамены. Готовиться не хотелось, но тройки были бы непереносимы для самолюбия. Пока выручали способности и память, но впереди грозно маячила физика. Что будет после экзаменов, Афоня не думал.

Игнат яростно работал над дипломом и тоже отгораживался от будущего, наводившего тоскливый озноб.

Нагретая солнцем комната приятно пахла красками и противно засаленным паркетом и прочей нечистотой их сиротски-холостяцкого быта.

Сергей Филиппович нагрянул к вечеру, зная, как Игнат дорожит светлыми часами дня. Был он нагружен свертками, из кармана торчало длинное импортное горлышко в серебряной фольге.

Начали освобождать стол от рисунков и учебников. Игнат бормотал, что ему уже неловко, Сергей Филиппович отмахивался — «совершенные глупости». Афоня побежал на кухню мыть грязные тарелки. Нарезали батон, развернули принесенную снедь. Заскрипели стульями.

— Что, меньшой, текут слюнки-то? — подмигнул Сергей Филиппович.

— Еще как! Игнату должны были сегодня заказ оплатить, и вдруг какой-то там визы в бухгалтерии нет. Ну не скоты? Теперь только через две недели. Собирались уже к теткам.

У теток они ужинали в самой крайности, едва выдерживая родственное сочувствие и нотации.

— Эх, Афоня! — Сергей Филиппович откупорил чмокнувшую бутылку. — Человек одному себе друг, товарищ и брат. Приготовились? Прошу минуту молчания.

Жестом фокусника он достал бумажник, из него десять радужных десятирублевок. С шиком разложил их на столе.

— Таланту от поклонников.

— Неужели гравюры проданы?!

— Да, есть еще меценаты, Игнаша. Нашел ценителя. С дальним прицелом, верит в твою судьбу.

Афоня впервые видел столько денег.

— Ура! — заорал он и, плеща вином, стал раз за разом чокаться с братом и Сергеем Филипповичем.

— Начало положено. Теперь легче пойдет. С распределением твоим покончено! Проживешь. Давайте за это, пока не выдохлось.

У Игната гудело в голове. Вот он рубеж, рубикон. Довериться старику? Может, тут будущее? Он считал себя самым одаренным выпускником училища. Но что от того меняется! В Москве останутся бездари, у которых связи. Они зацепятся, получат что-то хлебное, а то и перспективное. Ему же уготовано место учителя рисования. Шумная жестокая орда детей и грошовая помесячная плата.

— Все-таки немножко страшно: спрыгнуть, а все поедут дальше, — пробормотал он.

— Пусть себе едут! Какая радость лезть в общую кучу? Ведь войдешь, как водится, с задней площадки и всю жизнь будешь проталкиваться. Впереди, как говорится, совсем свободно. А как пролезешь — что?

— Пора сходить, — догадался Афоня.

— То-то и оно! Пожалуйте бриться, приехали. Нет, ребята, давайте за то, чтобы у нашего Игната была судьба не как у всех. Чтобы в нем осуществились и мои загубленные когда-то мечты!

— Сергей Филиппович, а кто он — покупатель?

— Желаешь напрямую связаться? Лишить меня комиссионных?

Игнат улыбнулся, не веря в комиссионные, но разочарованный скрытностью старика: хотелось услышать, что именно сказал меценат, какая гравюра ему особенно понравилась. Хотелось хоть туманно поиграть в будущую жизнь. Чего-то старик недоговаривал, ссылаясь на боязнь сглазить, спугнуть удачу. Однажды сказал внушительно: все будет зависеть от тебя. Но в каком смысле будет зависеть, не объяснил, сменил тему.

Вот и сейчас, отвлекая Игната, повел рукой, словно лаская воздух над деньгами.

— До чего новенькие, — умилился Афоня, запивая чаем бутерброд.

— Затертых не терплю, — Сергей Филиппович взял купюру и засмотрелся. — Красивы, чертовки! Как подумаешь, так ведь это мистика. Берется бумага, на ней делается специальный рисунок. И вдруг начинается колдовство. Это уже не бумага. Это любая вещь. Любое желание. Свобода. Покоренное пространство… Только рисунок должен быть очень точным. Не хватит одной крошечной завитушки — вроде какая разница. А уже все. Уже колдовство разрушается. И бумага — только бумага. Но если все на месте — посмотрите, какие переливы, какие тонкие волшебные узоры, какие строгие линии!..

Оказывается, его лицо может быть вдохновенным, почти красивым.

— Поэма, — сказал Игнат и свел на шутку: — Для гознаковской многотиражки.

— Сергей Филиппович, а вы опасный человек! — Афоня переглянулся с братом, оба засмеялись, вспомнив следователя.

— Хозяин, где твой сейф? Прибрать, пока не залили вином. — Старик потянулся положить деньги на полку, заметил там повестку, повертел, читая и разглядывая. — Повестка… Вот — другой рисунок и совсем другие чувства. Зачем вызывали?

— Да помните, у нас в подъезде…

— А-а… на похороны не ходили?

— Пока жив.

— Нож совсем рядом с сердцем прошел.

— Не повезло… — медленно произнес Сергей Филиппович.

— И еще он, когда упал, головой приложился. Да так, что, говорят, кость треснула и осколок в мозг вошел, — с удовольствием излагал подробности Афоня.

— Да? И все без сознания? А вас-то что таскают?

— Трясут подряд без разбора.

— Работнички!

Неожиданно для старика Афоня возразил: