Волшебные узоры

Глядя на него, Пал Палыч вдруг отчетливо понял, что если тот сейчас соврет, то на этом и упрется, хоть режь. С его характером не так стыдно, что соврешь, — стыдно признаться, что соврал!

— Однозначно, Игнат. Да или нет? Но прежде подумайте! Это не просто ответ — это поступок. Это будет решение!

Игнат сдался то ли Знаменскому, то ли сгущавшемуся вокруг ощущению непоправимой беды.

— Я не уверен… кажется, это было в субботу…

— Не успел трижды пропеть петух! — воскликнул Михеев. — Эх, Игнаша!

Тот съежился.

— Оставим Священное Писание. С вас вполне хватит Уголовного кодекса! — сказал Пал Палыч через плечо, празднуя победу. — Знаете, ребята, за что Серов получил нож в спину? Слушайте. Он увидел вас на стадионе в компании вашего друга. Он, вероятно, хорошо представлял себе, что это за человек. Серов махал вам, но вы не догадались подойти. Тогда он пошел вас предостеречь. Последние его слова были: «Надо предупредить парней насчет одного гада».

— Сергей Филиппович… — одними губами прошептал Игнат.

Михеев яростно ощерился:

— Неужели вы не видите: начальнику нужно раскрыть дело, а кишка тонка! Вдруг удача — подвернулся человек с судимостью! Вали на него, все равно замаранный! Где этот ваш Серов, Чернов, знать его не знаю, давайте очную ставку!

Пал Пальм пережил пронзительный миг печали и радости, сплавленных воедино. Серов умер — убийца пойман. Переждал, пока сердце нашло привычный ритм, и сказал с холодной душой:

— Вашего главного обвинителя нет в живых, и все-таки мы здесь. Безнадежно, Михеев. Вы уничтожили свою историю болезни, но кровь-то у вас прежняя. Удар ножом был слишком силен, вы порезались, кровь — ваша кровь — затекла под рукоятку и была исследована экспертом. Стоит теперь сделать сравнительный…

— Не верю! — заорал Афоня. — Ну, узнали бы мы, что Сергей Филиппович сидел, ну и подумаешь! Разве за это убивают?!

— Правильно, Афоня, спасибо! — просветлел Михеев.

Пал Палыч сел записать течение допроса. На бумагу ложилась схема диалога, лишенная жестов, интонаций, пауз. Вопрос — ответ, вопрос — ответ. Вот это сердечное «спасибо, Афоня» сюда, конечно, не попадет, как несущественное. Хотя ухо Пал Палыча его зафиксировало и запомнило.

И где-то парень был прав со своим выкриком «За это не убивают!». То есть убивают и не за то, совсем ни за что. Но в данном случае… Знаменский сознавал — мотивы сложнее, чем он обрисовал их ребятам. Пока далеко не все с Михеевым ясно.

В смежной комнате своим чередом двигался обыск. Кибрит подсвечивала ручным фонарем в пыльное пространство между стеной и немного отодвинутым буфетом. Томин исследовал его содержимое. Заглянул в чайник, в сахарницу. Начал тонкой струйкой переливать в тарелку сгущенное молоко.

Понятых он довольно настырно извлек из квартиры на той же лестничной площадке. Супружеская чета, сильно на возрасте. Мужа, лысенького и сонного, оторвал от телевизора, жену от постирушки, которую ей досадно было бросать. К тому же оба совестились (в чужое жилье на ночь глядя) и долго не могли взять в толк, какова их роль при столь пугающем и неприятном событии. Обыск! Мужу, судя по обрывочным репликам, померещился призрак тридцатых годов.

Впрочем, вел он себя лояльно, даже — презрев радикулит — помогал двигать буфет и держал для Зины стул, когда она полезла снять сверху керамическую вазу, где обнаружила трех дохлых мух и грязную соску-пустышку.

Жена же, сидевшая возле двери, была поглощена допросом. Не все долетало сюда внятно, не все она понимала, но сочувствовала жильцу своих соседей и мальчикам, что так горячо за него заступались. Молодой человек в милицейской форме, наверно, путает, не может этот представительный культурный мужчина быть уголовником. Правда, она расслышала, будто он раньше сидел, да ведь кто раньше не сидел.

Потом мальчики испугались, что ли? Милицейский работник сказал, что кого-то убили, мужчина на него закричал, худенький мальчик тоже закричал, а рядом муж раскашлялся, мешая слушать. Потом все замолчали, женщина вспомнила про обыск и, обернувшись, застала Томина за нелепым переливанием сгущенки.

Перед понятой Томин был в долгу за прерванную стирку и потому объяснил:

— Недавно в клубничном варенье нашел три бриллиантовых кольца.

— Нет, правда?

— Честное слово.

Он снял картон с початой банки консервов, потыкал туда вилкой, глянул на картон.

— Зинаида.

Гордая Маргарита среди гостей Воланда. Жирное пятно искажало ее фигуру, делало смешной.

— О! Надо показать.

Как положено, предъявила Пал Палычу и после разрешающего кивка старшему Никишину.

Он схватил гравюру, испорченную масляным кругом.

— Где вы нашли?

— Были шпроты накрыты. За буфетом есть еще.

Игнат бросился к буфету, покопался за ним, вернулся, держа несколько гравюр с налипшими ошметками паутины.

— Ни одна не продана! — воскликнул он, глубоко уязвленный.

— Прости, Игнаша! — взмолился Михеев. — Помочь хотел! Ведь просто так ты бы не взял. Ну, считай, я их купил!

— Консервные банки покрывать?! — Игнат шагнул к окну, за штору, отгородился от всех выцветшим бежевым полотнищем.