Волшебный бумеранг (Космологическая феерия)

Но это было не так. На экране возник пульт управления Великим Солнечным Кольцом. Маленькая, едва заметная кнопка — к кнопке потянулась чья-то рука. Это была рука Бессмертного! Вот и он сам вырос на экране. В оловянных глазах смертельный ужас, но рука тянется все выше и выше… Она то замирает, то снова поднимается с намерением прикоснуться к той кнопке, в которой таится смерть, гибель целой Галактики! И вновь прозвучал голос Чамино:

— Ташука! Ведь у тебя же человеческий мозг…

Но Бессмертный словно не слышал Чамино. Его рука дрожала от безумного страха, но то, что он стал посмешищем вселенной, побуждало к мести. Никто не помешает ему совершить свой страшный суд!.. Даже Пантеон Разума, поднявший тревогу на Материке Свободы. Дрожащий палец дотянулся до кнопки и… нажал ее!

Рагуши и Ечука оцепенели от ужаса. Только Николай остался спокоен. Он был уверен, что кабели перерезаны, иначе Чамино не поднял бы народ на восстание. Спокоен был Коля и за Лочу: один Бессмертный без своих помощников ничего не сможет с ней поделать.

Чамино проговорил:

— Ташука! Тяжело поверить в то, что человеческий мозг способен на такое ужасное преступление. Но ты доказал сейчас Фаэтону и вселенной, что нет преступления, на которое не пошел бы человек, считающий себя богом… Теперь кончай свою игру! Все кабели перерезаны…

И снова Ташука засмеялся. И смех его был страшен. Конвульсивными движениями он расстегнул одежду на груди и достал из-за пазухи небольшой, овальной формы медальон. Он чем-то напоминал медальон Эло Первого, но, видимо, у него было иное назначение. С глазами, полными ужаса, к Ташуке прыгнула Лоча…

В это время по всему Материку Свободы тревожно завыли сирены и тысячи инженеров слетелись к Пантеону Разума.

Пантеон Разума на все стены горизонтов молниеносно передал чертеж аппарата, который мог бы нейтрализовать волны, с помощью которых Ташука собирался пустить в действие всю взрывную силу Солнечного Кольца. Но было уже поздно!..

Лоча поняла, что медальон Бессмертного — это крошечный аппарат смерти. Но у нее не хватило сил для того, чтобы оторвать пальцы планетоубийцы от кнопки на его ужасном медальоне. Какое-то время между Лочей и Ташукой шла борьба. Ташука не выпускал из рук губительный кусочек металла, палец его придвигался все ближе и ближе к темной точке, которая была словно последней точкой в великой книге жизни могучей, разумной планеты…

Все учел Чамино. Все, кроме того, что учесть было невозможно. Ибо невозможно создать преграду волнам, ни разу себя не проявившим. Именно этим и воспользовался убийца планеты. И еще тем, что нормальному человеку трудно представить себе меру подлости того, кто считает себя богом. Ведь до последней минуты люди все-таки думают о нем, как следует думать о людях — применяя собственные мерки…

Салон, где сидели трое фаэтонцев, не имевших теперь родины, сразу же заполнила темнота тропической ночи. Экран умолк — теперь уже навеки. Светлая точка какое-то время еще трепетала на нем, но потом и она растворилась во мраке…

27. Земля вздрагивает

Неизвестно, сколько продолжалось это немое молчание. Сидящие в салоне корабля Рагуши ощупывали себя, будто не верили в то, что они живы и что теперь вообще возможна какая-то жизнь.

Обломки Фаэтона уже долетают до других планет. Еще взорвется гигант Юпитер, цепная реакция перебросится на другие планеты, а потом и на Солнце. О себе они уже не думали; под угрозой была вся Галактика.

Но ни сегодня, ни на следующий день на Земле ничего не произошло. Солнце всходило, как обычно, а в полдень стояло высоко над головой — в самом центре голубого купола.

Николай бежал по джунглям, по скалистым холмам, не отдавая себе отчета в том, куда он бежит, словно где-то еще действовала станция сомнамбулизма, которая парализовала своими волнами его мозг. Колючие кусты рвали одежду, ветки деревьев били по шлему, ноги и руки изодраны, но он ничего не замечал.

Он все еще не мог осмыслить того, что случилось. Перед глазами возникали родные лица — Чамино, Лашуре, Эло и Гашо. Но всех их заслоняло лицо Лочи…

Он понимал, что грех убиваться об утрате одного человека, когда произошла такая катастрофа и погибло человечество со всеми своими достижениями, с космическими городами и Пантеоном Разума, но не мог побороть своих чувств. Какое право имел он жить, если нет ее?…

«У меня дурное предчувствие…» — звенели и звенели слова Лочи под его шлемом, словно не зеленые ветки задевали его, а милые, родные руки Лочи.

А она стояла перед глазами — недосягаемая, за невидимой стеной билась розовыми крыльями о холодную преграду корабля…

Николай резко остановился над обрывом — там клокотал пенящийся водопад, орошая прибрежную зелень искристой росой. На какое-то мгновение — ведь это так просто, достаточно одного прыжка — ему захотелось стать той искристой росой, из которой потом родятся живые корешки на скалистом берегу…