Волшебный дневник

— Ну, конечно. Ты должна была быть МОЕЙ ДЕТКОЙ! — орала Розалин. — Она отобрала тебя у меня! Ты должна была быть моей. И он тоже. Он был моим. А твоя мать отобрала его у меня!

И тут, словно из нее выпустили воздух, она обмякла и пошатнулась.

Я молчала, однако пристально следила за Розалин.

Вряд ли она говорила о Лоренсе Килсани — это было слишком давно, еще до моего рождения, значит, она говорила о…

— Папа, — прошептала я. — Вы были влюблены в моего папу.

Она посмотрела на меня, и такая мука была написана у нее на лице, что я почти ее пожалела.

— Вот почему папа никогда не приезжал сюда вместе с мамой. Вот почему он всегда оставался в Дублине. Что-то произошло между всеми вами много лет назад.

У Розалин несколько смягчилось лицо, и она расхохоталась. Сначала она несколько раз тихонько фыркнула, но потом откинула назад голову и стала громко смеяться.

— В Джорджа Гудвина? Ты серьезно? Джордж Гудвин всегда был неудачником, даже когда в первый раз появился тут в своем претенциозном маленьком автомобиле вместе со своим не менее претенциозным отцом, чтобы сделать предложение о покупке здешней земли. «Мы построим роскошный отель, роскошный курорт», — передразнила она моего отца, кстати, довольно точно, и я словно воочию увидела его в костюме в полоску, да и дедушку Тимоти тоже. Не хватало только красной кнопки, чтобы вызвать бульдозер и снести замок, а так он наверняка стал дьяволом для здешних людей, которые хотели защитить замок и свою землю. — Он хотел завладеть всем, включая твою мать, несмотря на ребенка. Самое лучшее, что он сделал, — это увез отсюда ее вместе с тобой. Нет! Самое лучшее, что он сделал, — это покончил с собой, чтобы не отобрали и эту землю тоже. Это самое лучшее и единственное, что сделал Джордж Гудвин. И он сам все понимал. Держу пари, он все знал, прежде чем сделал первый глоток виски…

— ХВАТИТ! — взвизгнула я. — ХВАТИТ!

И я бросилась к Розалин, чтобы ударить ее, залепить ей пощечину, сделать все что угодно, лишь бы она прекратила свое вранье, но она опередила меня. У нее были сильные руки, ставшие такими благодаря постоянной работе, раскатываемому тесту для пирогов, окучиванию чистых овощей, тяжелым подносам, бесконечной беготне по лестницам, поэтому, когда она схватила меня и оттолкнула, я почувствовала, что задыхаюсь, словно мне раздавили грудь. Отлетев к противоположной стене, я стукнулась головой об угол шкафа и упала, почти теряя сознание. Потом я заплакала. В глазах помутилось, во рту чувствовался вкус крови, хотя я не понимала, каким образом это получилось. Я не могла подняться, не могла отыскать дверь.

Прошло какое-то время, наверное немалое, прежде чем я вновь увидела расплывающиеся очертания фигуры Розалин, все еще стоявшей в дверях. Ощущая подкатывающую к горлу тошноту, я заставила себя сесть и прикоснулась рукой к голове, отчего мои дрожащие пальцы сразу же стали красными от крови.

— Ну, ну, — ласково произнесла Розалин, — зачем ты это сделала, детка? Зачем вынудила меня сделать это? Нам надо договориться, что мы скажем дома. Ведь ты не можешь вернуться, как ни в чем не бывало, насмотревшись на все, что тут есть. Нет, нет, надо подумать. Сейчас мне надо подумать.

Тогда я пробормотала нечто невнятное, собственно, я сама не знала, что хотела сказать. Единственное, о чем я могла думать, так это только о ее словах, будто папа увез меня и маму отсюда, когда я уже была у мамы. Невозможно. Бессмыслица какая-то. Ерунда. Они встретились на каком-то банкете, и стоило ему увидеть ее, как он захотел с ней познакомиться. Так он сам говорил, да еще повторял это к месту и не к месту. Они оба влюбились. Потом появилась я. Так все было. И папа сам так рассказывал. Но, может быть, я неправильно поняла, может быть, Розалин выдумала свою историю? У меня ужасно болела голова, и я до того устала, а веки стали такими тяжелыми, что мне неодолимо хотелось их закрыть. Но тут до меня дошло, что Розалин произносит какие-то слова, правда, обращается не ко мне. Тогда я открыла глаза. Она смотрела в сторону и выглядела как будто напуганной.

— Ой, — воскликнула она вполголоса, — а я не слышала твоих шагов. Думала, ты в мастерской.

Видимо, появилась женщина, которая занималась стеклом. Если я крикну, то, наверное, она придет мне на помощь, но в эту секунду я услышала мужской голос и занервничала. Голос не принадлежал Артуру. И не принадлежал Уэсли — кстати, где же он? Неужели он тоже пострадал? Он пошел на стеклянное поле, там одни стекляшки. А мне почти каждую ночь снились кошмары, в которых присутствовало стекло. Под порывами ветра оно звенело, билось и кололось, пока я бегала туда-сюда по полю, пытаясь выбраться под неусыпным наблюдением некой женщины. Где же теперь эта женщина?

— Пойдем в кухню, и я заварю тебе чаю? Неужели не хочешь чаю? Что это значит? Ты давно здесь стоишь? Она сама на меня набросилась. Я всего лишь защищалась. Пожалуй, отведу ее домой, как только придет в чувство.